Том Светерлич - Завтра вновь и вновь [litres]

Я возвращаюсь в отель с мемфисскими ребрышками в пенопластовой коробке и куском шоколадного торта в пластмассовом стаканчике. Листаю купленные книги, но мне не хочется пачкать страницы вымазанными в соусе для барбекю пальцами, и тогда я запускаю промо-ролики Келли из ее портфолио – это реклама бара, где она потягивает водку с клубничным сиропом. Я проматываю список ее работ в поисках роли в «Персоне», но вместо этого натыкаюсь на «Служанок» Жене и смотрю на Келли в одежде хозяйки, она играет доминантную роль по отношению ко второй служанке, женщины мелкими шажками движутся в сторону секса и крови.

Я смотрю на этих женщин, купающихся в крови хозяев, актрисы целуются, и я вспоминаю брызги духов с запахом сирени на запястье Келли. Я мог бы целовать ее запястья, эти тонкие запястья. Тереза. Раздеваюсь, выключаю свет и ложусь калачиком под одеяло, только на потолке и стенах светится сетка купонов, озаряя все вокруг искусственным разноцветным сиянием. Не знаю, существуют ли эти купоны в действительности, подсвечивая комнату, или только в моей Начинке, и этот свет – всего лишь иллюзия. Я узнаю расценки на спутниковую связь, и хотя сейчас они на максимуме, все-таки подключаюсь…

Я в парке Шенли, где мы вместе гуляли. В Питтсбурге зима. На ветвях деревьев лежит плотный снег, падает легкими хлопьями. Ложе ручья застыло черными изгибами пронизывающей лед глины, на каменные мостики валит снег. Я перескакиваю к лету, и вот уже снег растаял, превратившись в водный поток, на деревьях густая зеленая листва, отбрасывающая тень на дорожки.

Терезе не устраивали похорон, как и всем остальным. Просто массовая кремация.

Мы забывались в этих длинных прогулках в парке, после визитов к доктору Перкинсу и доктору Кэролл, где обсуждались варианты – лупрон, кломид, серофен. Помню, как сложно ей было зачать ребенка. Летом мы сбегали из духоты дома и гуляли по Шейдисайду до двух часов ночи. В такие ночи ей снился потерянный ребенок. Она гадала, что с ней не так, и боялась принимать таблетки для зачатия из-за страха перед Богом и в ужасе перед возможным кровотечением. Мы возвращались домой в поту, раздевались догола и сидели на тахте, пили воду со льдом, а установленные у окон вентиляторы гоняли влажный воздух.

Сейчас я иду туда…

Я прохожу по вестибюлю, но в нашей гостиной, где гоняют влажный воздух вентиляторы, меня поджидает Келли. Чжоу. Посреди ночи я просыпаюсь в гостиничном номере со свинцовой болью в груди, мне хочется вырвать эту боль и выкинуть.

– Прости, прости, – молюсь я, хотя и не знаю, кому или чему – никто не отвечает на мои молитвы и никогда не ответит.

Около трех часов ночи Келли присылает сообщение: «Брокльбанк, квартира 2173, съемка назначена завтра на три часа дня. Позвонил Гаврил. Улетаю в Лондон ночным рейсом. Чао!»

Ноб-Хилл выглядит жертвой обновления городского облика и отделен от других кварталов кольцом улиц с односторонним движением. Однотипные магазины погружены в спячку, на витринах надписи «сдается». Местные власти вписали архитектуру девятнадцатого века в городской пейзаж вместо того чтобы сносить эти дома, но все выглядит выцветшим и заколочено. По улицам слоняются белые из низов, тучные женщины в лосинах пасут детишек на пути к дешевым магазинам, а мужчины толкутся у винных лавок и игровых автоматов «Быстрый выигрыш».

Автотакси объявляет, что мы прибыли в Брокльбанк, но здание не имеет ничего общего с тем, что на фотографиях. Когда-то оно было знаменитым – выскакивает страничка «Вики» с видеозаписью вековой давности, но теперь дом изменился – с фасада сбили каменный декор, заменив его гладким белым покрытием, уже потрескавшимся и забившимся грязью. Парящие в воздухе рекламные щиты предлагают книги для взрослых и порновидео. Я прошу такси подождать меня на разворотном кругу.

– Я ненадолго.

В вестибюле есть будка консьержа, но там пусто, и все оффлайн. Металлические двери лифтов исцарапаны, а в кнопках не работает подсветка. Даже не знаю, зачем я сюда пришел, плана у меня нет. Я нервничаю… Боязно увидеть Болвана. Из динамиков расплывается Mandolin Rain Брюса Хорнби. Прислоняюсь к стенке лифта и заставляю себя дышать глубже, беру себя в руки.

Конечно, он меня узна́ет, но я не узна́ю его, ведь, надо полагать, я видел только аватар, обрюзгший пожилой человек – лишь аватар. О чем я вообще думал, когда сюда пришел? Мне следовало провернуть все по-другому. Когда двери лифта разъезжаются в стороны, я топчусь в вестибюле второго этажа, обдумывая, что скажу, но в голове пусто. Сказать ему, что меня прислала Келли? Перед замызганным зеркалом стоят две парные вазы с искусственными цветами. Я иду, даже не осознавая, что двигаюсь, сначала в неверном направлении, и номера квартир идут по возрастающей, потом разворачиваюсь и нахожу угловую квартиру 2173. Белая дверь с золотым номером. Она уже приоткрыта.

– Есть кто? – спрашиваю я, постучавшись, и приоткрываю дверь еще чуть-чуть. Запах в квартире странный, отдает металлом. – Эй! Мне нужно с вами поговорить.

Ответа нет, и я проскальзываю внутрь. Металлический смрад вызывает тошноту, но в ужас меня повергает не вонь. Увидев его, я кричу. Мертвец распластался на диване, ступни свисают на ковер, кровь на потолке и стенах разлита дугой, словно кто-то разбрызгивал ее из шланга. Я пячусь к двери и сшибаю с подставки телевизор. Я все кричу и кричу. А может, просто хотел закричать, но вонь от крови наполняет рот пленкой и заглушает крик. Болван. Это он, лежит в брюках, но с головы содран скальп, лицо превратилось в кровавую маску, волосы валяются рядом, на сброшенной подушке, словно он встал с постели после сна и оставил их там.

Начинка пульсирует красным, пытается позвонить по 911, но я изменяю настройки системы оповещения, и Начинка сканирует окрестности в поисках машин «Скорой помощи», подбирает обучающие видеоролики по сердечной реанимации, накладывает на труп белые схемы, показывающие, куда именно положить руку и надавить. Проверить дыхание и пульс . Я выключаю Начинку. Закрываю дверь на цепочку и опускаюсь на ковер, погрузившись в размышления.

Позвонить Келли? В полицию? Нет-нет, не стоит. Я никогда прежде не видел труп – вот так близко, в реальности. Проходит минут десять-пятнадцать, прежде чем я начинаю хоть немного соображать, прежде чем выравнивается дыхание, хотя сердце до сих пор колотится, как у кролика. Эта квартира – его студия. Из мебели только диван и телевизор. Еще здесь есть кухня и спальня. Остальное пространство – белого цвета (теперь в пятнах крови), а многочисленные камеры опрокинуты и разбиты.

Здесь есть сцена на зеленом фоне, с тазами и веревками, на них сушится фиолетовая выкрашенная ткань. Боже мой, это же попытка стереть тот первый след Альбион, который я нашел в квартире Пейтон. Я открываю окно и от свежего воздуха чувствую себя пьяным. Я свешиваюсь через балконные перила и несколько минут корчусь в приступах рвоты, прежде чем снова беру себя в руки, чтобы посмотреть на тело. Тот, кто это сделал, нацелился на лицо – оно все исполосовано, словно его яростно терзали бритвой во всех направлениях. Шея перерезана, голова почти отделена от тела.