Тим Пауэрс - Последний выдох [litres]

– Когда я умирал, – сказал Эдисон, – Форд заставил моего сына собрать для него в пробирку мой последний выдох. – Пожалев лодыжку Кути, он не стал прыгать, а спустился по сетке с другой стороны.

Вынув в конце концов пальцы из ячеек сетки, Кути поспешил по растрескавшейся мостовой к ближайшему из брошенных автомобилей. Над машиной нависали косматые кусты жасмина, усыпанные раскрывшимися на ночь цветами, в густую листву которых ветер понедельника набил смятых полиэтиленовых пакетов, застывших там, как бабочки, распластанные с полуоткрытыми крыльями на решетках автомобильных радиаторов.

Когда Кути, пригнувшись, спрятался за бампером, Эдисон продолжил шепотом:

– О, он желал только хорошего – точно так же, как в том случае, когда он построил совершенно точную копию моей лаборатории в Менло-парке для «Золотого юбилея света» в 1929 году – к пятидесятилетию моей лампы накаливания. Это должно было сбить с толку всех существующих призраков и охотников за призраками – Форд воссоздал всю лабораторию, даже воспользовавшись настоящими досками из моих старых домов, расставил внутри старые динамо-машины и недоделанные тикерные аппараты и разложил старые инструменты. Он даже построил копию пансиона, находившегося на другой стороне улицы! И покрыл почву вокруг зданий настоящей красной глиной из Нью-Джерси! В те дни действительно один злодей пытался подобраться ко мне, чтобы подцепить мою душу – я накормил парня отравленным яблоком! – и как раз от таких людей Форд пытался защитить меня. О, мне трудно винить его… щедрого, сентиментального старого дурака… даже сейчас, когда я прячусь на пустыре в Лос-Анджелесе в… какой нынче год?

– 1992-й, – сказал Кути.

– Вот… Боже… Я умер шестьдесят один год назад. – Кути успел отдышаться после преодоления забора, но теперь снова тяжело дышал. – И я испустил свое последнее дыхание в пробирку, которую мой родной сын Чарльз запечатал и покорно отдал Генри Форду. – Кути уставился на руки и покачал головой. – А где ты это взял?

Нарушив наступившую было тишину, Кути сказал без выражения:

– У моих родителей. Спрятанное в бюсте Данте. И это всегда было у них.

– В Данте, говоришь? Точно так же, как теперь я в твоей голове. Полагаю, что я – твой встроенный Виргилий, хотя должен честно признаться, что совершенно не знаю этих мест. Интересно, когда мы доберемся до El Paradisio? Ха. Звучит, как название мексиканского незаконного кабака.

– Значит, Форд пытался защитить вас.

– Да – своим неуклюжим способом. От призраков и охотников за призраками – и те и другие видят меня как… как спиритический пожар. И… – Плечи Кути вздернулись. – Это должно было стать знаком почета ко мне. Воспроизведение лаборатории великого человека, реальное последнее дыхание великого человека! Ему было приятно видеть, как его друзья получают почести. Ему было бы до смерти приятно, доведись ему узнать, что я наконец получил степень бакалавра. – Кути почувствовал, что сердце в его груди забилось быстрее. – И не почетную, а настоящую, заработанную! Комиссия изучила семнадцать папок с материалами моих исследований! И случилось это в колледже Томаса А. Эдисона ! – в Трентоне, Нью-Джерси.

– Я… видел это во сне , – чуть слышно сказал Кути. – В воскресенье ночью. «Мысль о колледже и подхлестнула меня тогда привести в действие мой безумный план, – думал он. – Который, как оказалось, привел в действие много всякой всячины». Наверно, я уловил это от вас. Вы тогда еще находились в бюсте в гостиной.

Смешок, вырвавшийся из его рта, определенно был смущенным.

– Полагаю, что меня это взволновало. Слегка. Не то чтобы я придавал какое-то значение академическим регалиям. – Он снова пожал плечами. – Новость разошлась по всей коллективной линии.

– Да, – согласился Кути. – Я встретил какую-то старую леди, которая хотела поговорить с вами. Вероятно, приготовила вам подарок по торжественному случаю. – Кути вздохнул, устыдившись легкомысленного отношения к мертвым. – А что вы собираетесь делать с призраком, сидящим в банке?

Кути чувствовал, что настроение Эдисона тоже падало, и продолжалось это уже несколько минут; вероятно, меланхолия, владевшая Кути, была в значительной степени внушена хрупким призраком Эдисона, запертым в его сознании.

– С призраком в банке… – повторил Эдисон. – Если он еще не умер там, мы могли бы поговорить с ним по моему телефону. Если бы у нас был мой телефон, я мог бы это устроить. И тебе тоже это удалось бы – ты производишь на меня впечатление еще одного мальчика, отягощенного основательным чувством вины, связанным с одним или двумя мертвецами, а?

– Я… наверное, да. – Здесь, на темном пустыре, Кути ощущал себя слишком измотанным физически и опустошенным душевно, чтобы плакать.

– Ну-ну, сынок, я вовсе не хотел тебя расстроить. – Эдисон заставил тело Кути сесть, прислонившись к автомобилю. Ветер негромко шелестел ветвями приземистой дикой пальмы по другую сторону автомобиля, а помимо ветра единственным звуком было быстрое «поп-поп-поп» ружейной стрельбы, доносившееся, к счастью, откуда-то издалека.

– Что касается моего телефона, – сказал Эдисон. – Идея телефонной связи с призраками родилась у меня, когда спиритуалист заплатил Маркони, чтобы тот купил для него мои патенты кузнечик-телеграфа, разработанные в Лихай-вэлли. Первоначально он задумывался как устройство для двухсторонней телеграфной связи с движущимся поездом при помощи индукционного тока между пластинами на поезде и идущими наверху телеграфными проводами с расположенными через равные интервалы передающими станциями. Потому и «кузнечик». Но … в них происходило много случайных щелчков, которые, знаешь ли, порой делали тексты совершенно идиотскими: «Бритье и стрижка, два укуса», и «Эй Рьюб», и даже такты свадебного марша из «Лоэнгрина» и популярных песен. Но я никак не понимал, в чем тут дело, пока спиритуалист не купил патенты. – Он зевнул. – Сынок, мне необходимо установить на ночь аппарат на шесть сигналов.

Кути больше ничего не хотел делать. Почему всегда нужно было напрягать именно его мускулы и суставы?

– Какие еще шесть сигналов? Поспорить могу, что мы обойдемся и без этого.

– Странствующие телеграфисты должны были ежечасно отбивать сигнал всю ночь напролет. Это называлось «шесть сигналов», чтобы показать, что ты не спишь и готов к работе. Я присоединил часы к диску пилы и сделал машинку, которая отправляла сигналы вместо меня точно в срок, а я преспокойно спал. Поднимайся, друг мой, это займет буквально несколько секунд.

Кути снова с усилием поднялся на ноги, вынул мел и, присев на корточки, начал чертить большой овал вокруг автомобиля, который, как он теперь разглядел, был полуразобранным «Доджем Дарт», цвет которого было невозможно определить под многолетними наслоениями пыли. На сей раз он пририсовал к окружности обращенные наружу стрелы и несколько раз плюнул наружу из неровного мелового круга.