Тим Пауэрс - Последний выдох [litres]

Это нечто сдвигалось вверх и росло или приближалось.

И оказалось, что это – освещенное сбоку белое лицо, лицо пожилого человека с белым аскотским галстуком, завязанным узлом под подбородком, и, пока Кути растерянно взирал на происходящее, из теней под лицом сформировался старомодный строгий фрак, а малозаметная другая тень, которая вроде бы падала от дома, теперь превратилась в цилиндр. Автомобили на улице являли собой лишь сгустки тьмы, передвигавшиеся мимо медленно, как лунные тени.

Кути подумал, что то, что он видит, представляет собой какую-то черно-белую фотопроекцию – свет не соответствовал ни положению луны, ни ближайшего уличного фонаря, – но тут белый рот открылся, губы зашевелились, и Кути услышал слова:

– У меня остался только один. – Голос был низким и гулким, будто говорили не здесь, на улице, а в комнате, и движение губ не совпадало с произносимыми звуками.

Фигура вроде бы все еще походила на какую-то черно-белую голограмму.

Ни Эдисон, ни сам Кути не управляли теперь движением тела мальчика. Остановившись, Кути понял, что на ночном ветерке его лоб покрылся ледяным потом.

– Что – один? – устало спросил Эдисон.

– Пояс. – Призрак – Кути был уверен, что встретился именно с ним, – распахнул фрак, и Кути увидел на нем нечто вроде массивного фрачного кушака, сплетенного из проводов. На пряжке светилась маленькая лампочка для фонаря. – Даже теперь – пятьдесят восемь долларов и пятьдесят центов.

– Нам не нужен пояс, – сказал Эдисон. Но Кути спросил:

– Что он делает? – К мальчику вдруг пришло импульсивное осознание того, что этой ночью он поверит, пожалуй, любому ответу, который мог бы дать ему призрак.

– Ну… – ответил призрак странно глубоким и несинхронизированным голосом, – он, возможно, излечивает хронический нефрит и рак кишечника. И исцеляет паралич, восстанавливает утраченный цвет волос и останавливает покушения на убийство. Он называется «И-О-НА-КО», как и сказал мальчик. Это устройство для размагничивания – наденьте его и будете спать спокойно.

– У меня нет пятидесяти восьми долларов, – сказал Кути. Впервые после бегства из «Джумбо» он разжал кулак. – У меня есть только мятные пастилки, вот.

Призрак сфокусировался еще четче, на белом лице появился даже некоторый оттенок.

– Из почтения к Томасу Альве Эдисону, – сказал он, и теперь произносимые звуки соответствовали движениям губ, – я возьму пастилки вместо денег.

– Пастилки он получил бы в любом случае, – сварливо сказал Эдисон. – А тебе не пришло в голову, что их мог бы захотеть я?

– Вы не будете против, – сказал Кути, не дав Эдисону возможность заговорить снова, – если я оставлю парочку для мистера Эдисона?

– Ладно… парочку, – разрешил призрак.

Эдисон снова завладел языком Кути.

– У вас преимущество передо мною, сэр. Вас звали?..

– Называйте меня Гейлордом. – Перед фраком возникли чуть розоватые кисти рук, и двумерным пальцам удалось расстегнуть пряжку – но когда призрак попытался снять пояс с талии, тяжелые провода провалились сквозь иллюзорную плоть и шумно упали на тротуаре; тем не менее одна из рук протянулась вперед, Кути высыпал конфеты в ладонь, которая смогла удержать их. (При этом Кути ловко оставил две пастилки.)

Рука Кути дернулась к собственному лицу, его рот поймал пару конфеток и яростно разжевал их. А потом – он понял сказанное лишь потому, что говорил сам, – пробормотал:

– Бери свой треклятый пояс, и пойдем отсюда.

Кути нагнулся и взял пояс. Тяжелые металлические ленты были холодны, как ночной воздух, и не имели никаких следов тепла, оставленного тем, кто только что носил его. Выпрямившись и обернув приобретение вокруг талии, он заметил, что оно весило фунтов пять, если не шесть, и задумался о том, каким образом призраку удавалось носить его.

Осмотревшись по сторонам, он увидел, что стоит один на тротуаре и что темная улица, населенная мчащимися автомобилями, вновь обрела глубину и шум и больше не казалась движущейся картиной, спроектированной на плоский экран.

Эдисон проглотил разжеванные мятные пастилки.

– Я сказал: пойдем.

Кути снова поплелся вперед, пытаясь на ходу разобраться, как же действует застежка.

– Вообще-то довольно аккуратно сделано, – сказал он.

– Жалкие обреченные бедняги, – непривычно мягко сказал затем его голос, и Кути приготовился молча слушать. – Только Богу известно, где мы находимся на самом деле. Полагаю, на небесах, или в аду, или просто исчезли – в любом случае, вероятно, мы там понятия не имеем о покинутых одиноких полоумных ошметках, болтающихся здесь. – Рука Кути вытащила из кармана закрытый черный пластмассовый стаканчик и встряхнула им около уха. – Интересно, кем был этот несчастный. Я некогда изобрел телефон.

Эдисон вроде бы сделал паузу, чем не замедлил воспользоваться Кути:

– Я думал, что это был Александр Грэм Белл.

– Я говорю не о том телефоне. Белл! Он всего-то воспользовался старым магнитотелефоном Рейса, устройством каменного века с простейшей схемой «есть контакт – нет контакта», позволяющим кое-как передавать интонации, но не справляющимся с согласными. На Всемирной ярмарке 1876 года он хвастался перед королем Южной Америки или кем-то еще в этом роде, а его голос едва достигал по проводам дальнего конца здания. Он декламировал монолог Гамлета: «Какие присниться сны нам могут в смертном сне, когда мы сбросим этот шум земной?» [34] Перевод А. Д. Радловой. Два года спустя я, используя свой угольный микрофон и катушку индуктивности, провел громкий и внятный – почти без шумов – разговор с парнями из «Вестерн юнион» на расстоянии в сто семь миль, из Нью-Йорка в Филадельфию! – Кути фыркнул, забавляясь собственным изумлением. – «Physicists and sphinxes in majestical mists!» [35] Физики и сфинксы в грандиозной хмари! ( англ. ) Проверочная фраза для передачи шипящих звуков. Думаешь, все это было легко? И Белл это услышал собственными ушами! У него ведь была очень сырая работа.

Он снова поднес черный цилиндрик к уху Кути и встряхнул; внутри громыхнула мятная пастилка. После этого он убрал баночку в карман Кути.

– «Помяни, – мягким тоном сказал он, обращаясь, очевидно, к ночному небу, – мои грехи в своих молитвах, нимфа!» [36] Перевод А. Д. Радловой.

Кути повернул налево, к югу, по переулку; все окна здесь были забраны решетками, хоть и находились высоко над землей, и ни в одном не горел свет. Впереди справа сетчатый забор ограждал пустующий участок. Кути снова принялся растирать замерзшие руки и надеялся, что Эдисон тоже чувствует холод и понимает, что им нужно как можно скорее отыскать какое-нибудь безопасное место для ночлега.