Тим Пауэрс - Последний выдох [litres]

– Иисус, – пробормотал кто-то. – Они все умерли?

Вопрос вернул Делараву из пряной радости воспоминаний.

– А? О нет, они… не умерли. Но некоторое время они определенно не могли думать ни о чем, кроме как о том, когда же у няни… няни Лоретты найдется время подойти к их постелям! И больше ни о чем, уверяю вас! – Тут ее британский акцент усилился так, что стал больше походить на техасский, а потом она, совсем уж нараспев, добавила: – Тогда они были просто обосранными щенками.

И в эту минуту Брэдшоу понял, кто она такая. Ее внешность решительно изменилась из-за сделанной три года назад операции, но когда она забыла о хрипоте и утрированном акценте, он узнал голос еще перед тем, как она сказала об «обосранных щенках» – а эта фраза, которую он неоднократно слышал, подтвердила его открытие. Тут она подняла голову, увидела его, и ее глаза на мгновение расширились, а потом прищурились, потому что она явно поняла, что ее узнали.

«Это же Келли Кит, – подумал он в первый момент изумления, – это вдова моего крестного отца… только теперь разжиревшая и изуродованная».

Лишь тогда он задумался над тем, что она только что сказала. « Самая важная встреча всей его жизни». И вспомнил, что после вскрытия трупа Артура Патрика Салливана судмедэксперты назвали находившийся в его животе несвежий картофельный салат причиной спазма, из-за которого он утонул за линией прибоя в тот летний день 1959 года в Венис-Бич.

Брэдшоу вышел, не меняя сонного выражения лица, но он-то знал, что не одурачил ее. Она знала, что он – один! – узнал ее и что он один понял ее сделанное мимоходом и завуалированное признание в убийстве.

Когда съемки «Вечеринки в доме с привидениями» завершились, он наконец-то оставил попытки повторить свой первый успех в шоу-бизнесе. Он поступил на юридический факультет Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, через два года получил право работы в суде и переехал в Сил-Бич, где занялся вопросами недвижимости.

На протяжении следующего десятилетия он изредка задавался вопросом, не отвратила ли его от киноиндустрии встреча с Лореттой Деларавой, но всякий раз вспоминал о слабых художественных достоинствах «Вечеринки в доме с привидениями» и скептически отбрасывал подозрение.

Тем не менее он избегал Голливуда и постепенно прекратил общение со своими друзьями из киноиндустрии, но и при этом делал все возможное, чтобы сохранять в тайне свой домашний адрес и номер телефона, то и дело менял маршруты, по которым ездил в офис, и начинал и заканчивал свой рабочий день в самое разное время, без всякой системы. Он держал оружие в своем кабинете, и автомобиле, и в тумбочке у кровати. И, возможно, из суеверия, никогда не ел картофельный салат.

Но в 1975 году она все же добралась до него, и отнюдь не с картофельным салатом. Это был салат из шпината, украшенный горячим беконом, с массой экзотических грибов.

Когда Джоанна вернулась к своему журналу, Шэдроу, не называвший себя Николасом Брэдшоу после «смерти» в семьдесят пятом году, бросил еще один взгляд на неподвижный телеэкран, проковылял в комнатушку, где стояла ванна, и при ярком свете голой лампочки, висевшей под потолком, с отвращением посмотрел на десятки кубиков льда, плавающих в серой воде – как битое стекло в коробке с ртутью.

Чем скорее он примет ванну и выйдет, тем скорее сможет сесть в машину и поехать по Оушен-парк на запад, к яхтенной гавани, где поднимется на борт своей лодки и проведет долгие часы, сидя в темноте и уставившись в другой телевизор, переключенный на Си-би-эс, с яркостью, вывернутой настолько, чтобы зачернить изображение, и следя за белой линией, которая, конечно, будет и на том экране, и прислушиваясь к рыгающему хрюканью своих свиней.

Как и каждую ночь.

В северо-западном углу парка Макартура, присев под кустом пироканты в тени статуи генерала Макартура, Кути смотрел, как его пальцы открыли пакет с покупками, которые он сделал в магазине «Все за девяносто девять центов» на 6-й улице. Коробка инсектицида оказалась «УДИВИТЕЛЬНЫМ ИНСЕКТИЦИДНЫМ МЕЛКОМ – СДЕЛАНО В КИТАЕ», и в ней оказалось две палочки белого мела с отпечатанными на них китайскими иероглифами. Инструкция на неприглядном листе бумаги тоже была написана по-китайски, и Кути высунулся из тени пьедестала, куда падал сквозь листву свет уличного фонаря, а его руки поднесли листок поближе к глазам.

– Инструкция … – услышал он глубокомысленный собственный голос. Кути попытался перебить:

– Вы читаете по-китайски? – Но Эдисон снова перехватил инициативу и закончил:

– … Данный мел используйте для того, чтобы написать на полу: «Козявки, немедленно убейтесь».

Тут Эдисон рассмеялся старческим смехом голосом мальчика Кути, и он перевернул листок.

– Шучу, – сказал Эдисон. На этой стороне текст шел на английском. – «Мел дает более эффективный результат, если его используют ночью», – читал Эдисон, и Кути видел, что на сей раз все правильно. – Что ж, это удобно, согласен? «Проведите несколько параллельных линий на расстоянии двух-трех сантиметров одну от другой через дорожку, которой имели обыкновение пользоваться насекомые…» Мне нравится это «имели обыкновение», как будто работа уже сделана. Что ж, – сказал он, сворачивая инструкцию, – от этого может быть некоторый толк, хотя это всего лишь детская версия устройства, которое я установил в офисе «Вестерн юнион» в Цинциннати в шестьдесят четвертом, и позже в Бостоне – цепь пластинок, присоединенных к аккумулятору. Это нужно было и для ночной работы; я говорил всем, что это от крыс, или тараканов, или от чего-то еще, лишь бы верили, а на самом деле это должно было хоть ненадолго отпугнуть треклятых призраков.

Кути мельком увидел воспоминание: большая темная комната в здании бывшего ресторана в центре Цинциннати, медные проволоки, искрящие и потрескивающие всю ночь, резкий запах прохудившихся батарей и угрюмые прозрачные сгустки эктоплазмы, теснящиеся в углах, подальше от жгучих металлических пластинок.

Руки Кути взмахнули кистями.

– Будь добр, верни нас на тротуар, хорошо, мальчик?

Кути засунул пакет обратно за пазуху, покорно выпрямился и прошел по траве к тротуару. Там он хотел было отряхнуть штаны, но обнаружил, что присел на корточки и начал рисовать вокруг себя круг на бетоне мелом. Его губы дергались, и очень скоро Эдисон воспользовался ими, чтобы сказать: