Анна Дашевская - Мессере Джованни, ваш кот слишком умён!..

— Хм, — усмехнулся он. — Ты умеешь предлагать соблазнительные варианты. Давай поговорим.

Мой коммуникатор засигналил в тот момент, когда мы уже совсем поссорились. Мельком взглянув на часы — ну надо же, уже одиннадцать! — я подумала, что это Урагх, Джульетта или Лючия, но на экране высвечивалось лицо Лавинии.

— Лиза, я тебя не отвлекла?

— Нет, госпожа Редфилд, — ответила я, стараясь повернуться таким образом, чтобы Винченцо в поле зрения камеры не попадал.

Впрочем, что уж тут скрывать, всклокоченная причёска, припухшие губы и красноречивые следы на шее говорили сами за себя.

— Послушай… Нам… Следствию приходится снова просить тебя о помощи.

Никогда не слышала в голосе этой женщины ноток нерешительности! Вот интересно, что же им от меня понадобилось такое?

— Срочно? — я постаралась, чтобы вопрос прозвучал с максимально деловой интонацией.

— Ну… сегодня. Мне нужно отправляться обратно в Лютецию, но я не могу, пока не разберусь до конца. Это связано с тем юношей и его матерью.

— Понимаю… Беда в том, что вчера я пропустила работу, и мне непременно нужно попасть туда сегодня. Вечером после восьми не будет поздно?

— Хорошо, после восьми. Где?

— Может быть, у меня в квартире? Это на виа Пантано, совсем рядом с университетом.

— Спасибо и до встречи.

Экран погас. Я вздохнула и отложила аппарат, потом посмотрела на Винченцо.

— Это моя вторая работа. Понимаешь теперь, о чём я говорила? И я не могу отказать, это нужно для моего дара и для моей личности, для эго.

— Я могу тоже прийти вечером? — Он обнял меня так нежно, что я начала таять.

— Приходи.

— Тогда я встречу тебя возле магазина.

— Ты же адрес не знаешь!

— Ну вот ещё! Виа ди Кваттро Спада, четырнадцать.

Последней парой у меня сегодня были личные занятия с мэтром Хользегошем. Постепенно я стала понимать, что он учит меня не столько вскрывать ауру предмета, словно раковину устрицы, сколько сливать себя, свою ауру с нею. Не допрашивать ту же шкатулку или кинжал, а становиться им. Я спросила у мэтра, так ли это, и получила закономерный ответ:

— Не знаю. Я ведь не вижу ауры предметов, только разумных существ. Слиться с человеком или с жирафом невозможно без вреда для своего или его разума.

— Говорят, драконы это умеют.

— Драко-оны… Ты видела в своей жизни хоть одного дракона? — ворчливо поинтересовался он.

— Нет пока, но какие мои годы?

— А я видел.

— И какой он? Расскажите, мэтр! В какой он был ипостаси?

— Так-то он выглядел почти как обычный человек. Даже не такой красивый, как эльфы. Я попробовал поглядеть на него магическим зрением, и чуть не ослеп. Всё равно, что смотреть на полуденное солнце. Представляешь себе, он понял это и попросил прощения! Сказал, что должен был приглушить ауру, но забылся и не сделал этого. Если тебе когда-нибудь встретится дракон в человеческом обличии, ты легко это поймёшь, у него в ауре будто огонь пылает. Не белый или там голубой фон с теми или иными пятнами, а сплошное пламя.

Мы помолчали, после чего Хользегош спохватился:

— Так, нечего рассиживаться, давай-ка тренируйся. Растяни ауру, распространи её… да хоть на этот стул! А теперь прикоснись к нему и попытайся почувствовать, о чём он тебе говорит.

Новый допрос Мартенса никаких дополнительных сведений не дал. Джон и Лавиния сосредоточились на вопросе, наименее прояснённом, на учениках, но маг отмалчивался или начинал плести какую-нибудь бесконечную чушь о воле богов и предсказанном пророками. Было понятно, что Гвидо его попросту не интересовал, а Марко чем-то крепко задел за живое.

Лишь однажды в его глазах загорелся огонёк, в ответ на слова Лавинии:

— Всё же я не могу понять, чего вы хотели добиться. Вам сейчас немногим за пятьдесят, для мага это детство. Ну, ладно, юность. В любом случае, вы прожили бы ещё лет двести, и что, всё это время делать амулеты для бандитов, необразованной черни?

— Что бы ты понимала, — пробормотал Мартенс сквозь зубы.

— Ну, кое-что я успела понять. Вот пару лет назад мне удалось найти и арестовать Марту Яначекову, вот это был противник! И цель она себе ставила серьёзную, собиралась создать ошейник для управления самим Тёмным.

— Дура баба, и цель у неё дурацкая, — словно выплюнул маг. — Тратить столько сил для обуздания божественной сущности! Да если бы у меня был серьёзный резерв, я бы с мальчишкой не связывался, мне и без этого было бы хорошо. Тьфу!

И на этом он замкнулся в полном молчании.

Отправив Мартенса в камеру, Довертон помолчал и сказал:

— Наверное, пора передавать дело в суд. Ты считаешь, его признают вменяемым?

В ответ Лавиния пожала плечами:

— Мартенс понимает разницу между добром и злом, он юридически дееспособен и может самостоятельно принимать решения. Просто он плевать хотел на добро и зло. Надеюсь, его законопатят в самую дальнюю из магических тюрем.

Увидев Винченцо в моей гостиной, Джон и бровью не повёл, просто кивнул в знак приветствия и представил его госпоже Редфилд. Она окинула взглядом комнату, одобрительно кивнула и сказала:

— Может быть, сразу начнём?

— Кофе, вина, воды? — предложила я.

— Всё потом, давайте сперва закончим.

Я потёрла вспотевшие от волнения ладони о джинсы, села в кресло и сказала:

— Давайте.

Довертон выложил на журнальный столик общую тетрадь в скучной синей обложке и конверт с магоснимком.

— Тетрадь — дневник мальчика, Маттео Кватрокки. Снимок его отца — единственный лично ему принадлежавший предмет, который он скрывал от матери.

— Я… попробую. Вдруг не получится?

Винченцо погладил меня по плечу и встал за спиной, словно охраняя. Раскрыв тетрадь, я положила на неё обе ладони и попыталась слиться с исписанными листами в одно целое. Ничего не получалось, дневник меня словно отталкивал, с каждой страницы смотрело красивое, в общем-то, женское лицо с сердито сдвинутыми бровями и ужасно портящим её внешность повелительным выражением. Помучавшись ещё несколько минут, я отодвинула тетрадь и с сожалением скала:

— Ничего не получается. Мать читала эти дневники, да? Как она выглядела при жизни, кто-нибудь знает?

Джон и Лавиния переглянулись, и женщина сказала:

— Как-то мы этим не поинтересовались… Нехорошо. Мне жаль.

— Ладно, я попробую со снимком.

Картинку я положила на левую ладонь, накрыла правой и закрыла глаза. Вначале ничего не чувствовалось, только перед глазами стояли шестеро весёлых молодых людей, у которых всё было впереди.

— Один из них стал королём, другой его министром, а третий пропал в далёком холодном море, и жена его не правила по нему тризну. Ледяные у неё глаза, ледяное сердце, и нет в нём любви ни к мужчине на её ложе, ни к плодам чрева её, — я перевела дух и продолжила. — Мальчик держал этот снимок и думал об отце, что тот предлагал ему уехать вместе. Но Марко пожалел мать и остался с ней. А теперь она затеяла что-то скверное, злое дело будет делаться его, Марка, руками, и он не может ничего поделать, не может сопротивляться матери. У него огромный резерв, он умеет повелевать воздухом, жизнью и огнём, но Брида О’Доннел повелевает им.