Павел Корнев - Ревенант [СИ litres]

– Предлагаешь проследить за резиденцией маркизы?

Маэстро Салазар кивнул.

– Меня там знает каждая собака, – задумался я. – Тебя тоже могли запомнить, в прошлый раз ты себя особо не сдерживал. Марту видел привратник. Остается Уве.

– Пацану будет не лишним получить опыт сыскной работы, – кивнул Микаэль. – До заката еще есть время, пусть идет прямо сейчас и осмотрится на месте.

Новое поручение привело Уве в неописуемый восторг.

– Только не привлекай к себе внимания! – предупредил я. – И возвращайся до темноты, ночью будешь там, как… бельмо на глазу.

Школяр хихикнул и сунул волшебную палочку в рукав куртки, дабы не выдать себя магическим инструментом, затем оттарабанил по памяти приметы сарцианки, выспросил дорогу до резиденции маркизы и чуть ли не вприпрыжку выбежал за дверь. А мы с маэстро Салазаром взяли шпаги, прихватили новый кувшин пива и отправились на задний двор коротать время за фехтованием. Там к нам присоединился Франсуа де Риш, а когда на улице окончательно стемнело и запаленные прислугой фонари перестали справляться с потемками, наша теплая компания переместилась за один из столов. Вскоре Блондин поднялся к себе, невесть с чего помянув вслух мастерство шпагоглотания своей новой подружки, а нам на двоих хозяин подал блюдо с запеченным молочным поросенком и очередной кувшин пива. Но только приступили к трапезе, и с улицы зашел Уве, растрепанный даже более обычного. Школяр уселся за стол, молча сграбастал кружку Микаэля и принялся жадно пить пиво, не обращая ни малейшего внимания на охватившее нас изумление.

Маэстро Салазар опомнился первым и выдернул кружку из рук Уве, щедро облив и того, и столешницу.

– Полегче, юноша! – прорычал Микаэль.

Я изогнул в немом вопросе бровь, и Уве, запинаясь, выдавил из себя:

– С вами хотят поговорить, магистр…

– Кто?

Школяр втянул голову в плечи, словно в ожидании крепкой затрещины. Тогда маэстро Салазар быстро вскочил с лавки, перебежал к окну в самом темном углу и осторожно выглянул на улицу. У входа в таверну и на воротах отделения Вселенской комиссии горели фонари, так что Микаэль почти сразу обернулся и сказал:

– Карета с гербом цу Лидорф.

Я уставился на Уве:

– Тебя охрана прихватила?

Школяр убито кивнул:

– Где и как?

– Я не виноват, магистр! Просто стоял на улице, как вы и сказали. А потом будто помутнение нашло…

– Что ты им сказал?

Уве ничего не ответил и уставился на столешницу, его щеки и шея густо покраснели. Я передвинул слуге собственную кружку и направился к выходу. Шпагу оставил лежать на лавке. Не стоило ни обострять ситуацию, ни делать ставку на грубую силу. Сейчас вся надежда была лишь на хорошо подвешенный язык.

– Что-то случилось? – пробасил карауливший входную дверь подручный Блондина – крепкий дядька с неоднократно ломаным носом и ножевым шрамом на левой щеке.

– Все в порядке, – отмахнулся я и вышел на крыльцо, небрежно постукивая себя по колену магическим жезлом.

Карету сопровождали полдюжины верховых, а мимолетное обращение к незримой стихии отозвалось едва уловимым звоном силовых струн – экипаж оказался прикрыт виртуозно сплетенной магической защитой. Не приходилось удивляться тому, что подобный умелец сумел скрутить Уве без шума и пыли. Впрочем, могли бы и без всякого колдовства нож к боку приставить, так даже надежней.

На дверце кареты и в самом деле красовался герб цу Лидорф – щит с зеленым фоном, черной башней и зависшим над ней орлом. Я забрался внутрь и беспечно улыбнулся.

– Сеньор вон Аухмейн! Отрадно, что у вас нашлось время на разговор со мной!

– Зачем вы отправили своего человека шпионить за мной? – с ходу потребовал объяснений супруг Адалинды.

– Не за вами и не шпионить, – покачал я головой и как бы невзначай пробежался пальцами по неровной поверхности волшебной палочки. – Мой слуга должен был привлечь ваше внимание, и ему это удалось.

Сигурд вон Аухмейн усмехнулся с нескрываемым скептицизмом и повторил как заведенный:

– Зачем?

– А вы не знаете? – попытался перейти я в контратаку.

Собеседник холодно улыбнулся.

– Я многое знаю. – Он начал загибать холеные пальцы. – Вы искали некие документы за моей подписью в архиве ратуши, посещали табор сарциан, затребовали информацию о свите моей супруги и велели слуге караулить ее служанку. Я повторяю свой вопрос: зачем? Ответ на него чрезвычайно важен в первую очередь для вас самого.

В голосе вон Аухмейна прозвучала неприкрытая угроза, и это обстоятельство не принимать в расчет было никак нельзя. Пусть магистры Вселенской комиссии и не подсудны светским властям, имелось множество способов испортить нам жизнь, а то и вовсе ее досрочно прервать. Статус защищал меня лишь до определенной степени. Хотя сеньор вон Аухмейн не запер Уве в каталажку и не заявил официальный протест, а явился прояснить ситуацию самолично. Это о чем-то да говорило, и я решил сыграть ва-банк.

Ангелы небесные! Да ничего иного мне попросту не оставалось!

– Подозрения, – сказал я. – У меня появились определенные подозрения…

Без лишней спешки, очень доходчиво и подробно я изложил собеседнику свое видение ситуации, не забыв упомянуть все ключевые моменты расследования. Поразительное дело, но Сигурд вон Аухмейн оспаривать мои выводы не стал; он зажал лицо в ладонях, покачал головой и глухо произнес:

– Адалинда изменилась после поездки в Кларн. Стала другой. У нее появились секреты. Я заподозрил интрижку на стороне, но все оказалось куда как хуже…

– Так вы все знали? – невольно вырвалось у меня.

– Ничего я не знал! Ничего! Подозрения оформились в нечто конкретное лишь недавно. А до того я просто гнал их от себя, не желая обострять ситуацию. Завтра, завтра, завтра. Когда-нибудь в другой раз. Не сейчас! – Сигурд замолчал, после уставился на меня. – Не знаю, как долго получилось бы закрывать глаза на происходящее, не покинь Адалинда город. Она сослалась на интересы службы, но я знал, что дело совсем в другом, и – милость небесная! – опустился до обыска ее личных покоев…

Я не утерпел и спросил:

– Что вы нашли?

Вместо ответа вон Аухмейн вытянул из-за обшлага камзола сложенный вчетверо лист и протянул его мне.

– Смотрите сами.

Бумага оказалась очень плотной, на сгибах она протерлась, а в центре уже начинала расползаться вытянутая дыра. Чернила от времени выцвели, в тусклом свете фонаря буквы были почти неразличимы, да этого языка я и не знал, поэтому всем моим вниманием сразу завладели рисунки в левой верхней и правой нижней четвертях. Помимо странных схем и непонятных диаграмм художник изобразил сидевшую в бадье морщинистую старуху. Одной рукой та держала за волосы девочку, другой перерезала жертве горло; кровь из рассеченной шеи текла на обвислую грудь и живот убийцы. На втором рисунке в бадье сидела уже молодая красотка, лишь отдаленно напоминавшая жуткую ведьму.