Михаил Фиреон - Полиция Гирты [СИ]

Фанкиль молча кивнул, как будто слушал в пол уха и согласился сугубо из вежливости. Вопреки своей словоохотливой натуре, все это время он не принимал никакого участия в разговоре, улыбался словам лейтенанта безмятежно и снисходительно, как детской болтовне. Но приглядевшись, Вертура заметил брошенный искоса злой, недовольный взгляд и плотно сжатые пальцы на поводьях: из последних сил сохраняя казалось бы радостный и отстраненный вид, рыцарь едва сдерживался, чтобы не вступить в это скорбное обсуждение со своими терзающими его душу мыслями.

По дороге до холмов, полицейских обогнали несколько групп верховых. В них детектив узнал некоторых депутатов ратуши, рыцарей Лилового клуба и пару известных землевладельцев и уважаемых жителей Гирты. Когда они были уже далеко, Фанкиль сказал про них, что это на поклон к сэру Ринья, будут фрондировать.

— За Друлля что ли такой толпой просить поехали? — подняв руку к глазам, мрачно глядя вслед мчащемуся над капустным полем, украшенному длинной алой лентой вымпела ипсомобилю магистра Роффе, мэра Гирты, не удержался, сообщил лейтенанту Турко Фанкиль.

Тот скорчил рожу, скривился.

— Да ну — насмешливо и грубо бросил полицейский — Друлль своровал из казны и не поделился, вот они сами же и сдали его сэру Августу, а сейчас это они откупаться от военных сборов полетели. Отчитаются потом, что сто миллионов мужиков в полных доспехах привели, а если война, будет как в прошлый раз: одни мертвые души по спискам.

— Когда воруют из казны и не делятся, это не в суд тащат, там совсем другие методы — покачал головой Фанкиль — мэтр Друлль в этом списке не последний и не первый. Думаю, раз уже и за банкиров взялись, то грядут перемены.

— Это вы про сэра Августа и леди Веронику? — скривил скулу, возразил лейтенант Турко с малоскрываемой обидой — да все они с лиловыми бантами, всех все устраивает, все довольны. А если что, денег просто Клубу не дадут, и дело с концом. Кто за них без денег воевать-то будет? Это с деньгами ты человек, а без денег, ты хоть с правдой Божией, хоть с патриотизмом, хоть с чем, все одно — пустое место.

— Ну не дадут добром, сэр Август сам без остатка заберет — молодцевато отвечал, настаивал Фанкиль — вот только меня беспокоит арсенал Гамотти. Видел я тут как-то списочек, там в подвалах и самозарядные ружья и артиллерия с зажигательными и химическими снарядами и бронемашины…

— А разве Гирта имеет право использовать все это? — уточнил детектив.

— А кто спросит, когда задним числом просто напишут, что была какая-нибудь угроза, типа вторжения? — вопросом на вопрос ответил Фанкиль — сами знаете, как у нас тут дела делаются, и вон, тут и червоточины из которых дрянь всякая лезет и еще этот Обелиск. Если бы у них тут тротил детонировал, и гидразин как надо горел, тут бы залповыми друг друга, не стесняясь, поливали, как в Лансе, в прошлом году. По счастью тут так стабилизаторы выставили, что такой технической возможности просто нету. Только в пределах стен города и производства и то не на полную. Вот где фонари там стабильно, а за стенами, все как во времена темного средневековья — копьем и хитростью.

— Ронтолу же обстреливали современной артиллерией? — уточнил детектив.

— А вы Мильду и Гирту не сравнивайте. В Мильде арсенал Конфедерации на случай большой войны, что они оттуда выкатили и с собой привезли, в отчеты не напишут. И Ронтола на пятьсот километров южнее и искажение там поменьше. Вы с холма в свою подзорную трубу посмотрите. Тут уже на двадцатикратном увеличении аберрации такие, что одна муть и ничего не видно.

— Ну я смотрел вчера. Нормально все видно. И башню сэра Тсурбы из города можно и без трубы разглядеть…

— Это сейчас видно, когда Обелиск стабилизирует. А глазом видно от того, что наш мозг обрабатывает не только электромагнитные волны, которые фиксирует сетчатка глаза, но и много чего еще. А вот с дополнительной оптикой глаз и мозг не откалиброваны, как рука, если она непривычна к мечу, поэтому и сбоит. Причем со степенью искажения корреляция там нелинейная. Видели у мэтра Дронта как раз для этого аппарат на столе, с дифракционной решеткой, шкалой и линзами? Это как раз для определения коэффициента электромагнитного рассеивания…

— Ха! Смотрите-ка! Знакомые лица! — насмешливо скривился, замахал своей модной шапкой, кивнул рыцарю, указал коллегам лейтенант Турко — хой, Карл! Не поздновато ли в город ехать?

Перед подъемом на холм, на самой опушке леса, какой-то склочный злой мужик ругался на дороге с женой в коляске и возчиками. Верховые и легкие крестьянские телеги проезжали свободно, но один массивный, запряженный четверкой фургон, покосившись, стоял на обочине и, по всей видимости, никак не мог объехать увязшую по самые ступицы колес в глубокой желтой луже маленькую открытую бричку.

Кучера сидели на козлах, расчесывали пятернями бороды, лениво курили, с насмешкой глядели, как вокруг повозки, по колено в воде суетится какой-то громкий худощавый мужчина с густыми капральскими усами, в закатанных по колено мокрых штанах и растрепанной рубахе с нарядной красной вышивкой по вороту и груди. С издевкой качали головами на все его просьбы войти в лужу и помочь из нее выехать. Злая рыжая девка лет тридцати трех или тридцати пяти сидела на спинке сиденья коляски. Задрав колени, поставив ноги на противоположную скамейку, чтобы не запачкать в грязной воде нарядные кожаные сапожки, придерживая длинные пряди манерно выпущенных из косы волос и подол длинного платья, громко и сварливо ругалась на мужа, подзадоривала возчиков, заливисто смеялась на весь лес. Ее спутник изо всех сил налегал грудью на грязные колеса, дергал вожжи, понукал кобылу, пытались вытолкнуть повозку из лужи, но, раскачивая, только еще глубже загонял ее в мутную от раскисшей глины топь, разящую конским навозом и опавшими листьями.

— Дура тупая! — окончательно устав и разозлившись от упреков, закричал он своей жене, утер грязной мокрой рукой вспотевший лоб, разгладил ладонью усы и погрозил ей своей капральской плеткой — нет, чтоб помочь слезть!

— А ты! — выкрикнула она неоспоримый аргумент, скидывая с головы по всей видимости надоевший ей платок и по-деревенски поводя плотными плечами, повязала его на шею поверх толстой рыжей косы. При этом она все-таки замочила в грязи подол, отчего снова принялась ругаться на мужа, винить его в том, что это только он виноват в их беде.

— Сапоги мои куда утопила? Придержать не могла что ли? Дура! — крикнул ей мужик, согнулся, принялся шарить руками у колес в глубокой воде.

— Полиция Гирты! Приходит на помощь потерпевшим! — заметив Вертуру, Фанкиля и лейтенанта, что подъехали к ним и теперь в раздумьях созерцали всю эту картину, едко воскликнул он — Йозеф, вот ты посмотри на эту стерву! — продемонстрировал он свою нарядную жену на спинке сиденья — вот ответь, у них что, это семейное? Мика у тебя что, такая же бестолочь?