Михаил Фиреон - Полиция Гирты [СИ]

— Ну, были бы черным нехристем, вас бы вообще сюда никто не пустил. В клетке бы сидели, где таким и место — выдыхая дым из трубки, одобрительно салютуя его жесту, рассудил Фанкиль.

— А Инга ваша жена? — внезапно поинтересовался детектив.

— Сестра — внимательно и строго заглянув в глаза коллеге, не отводя взгляда, чуть кивнул рыцарь — родная, не только во Христе. Меня тоже поначалу все спрашивали кто мы такие. Не вы один тут вкусили местного гостеприимства. Впрочем все правильно делают. Есть свои, а есть приезжие. Кто такие, зачем они тут, что у них там за дерьмо в голове, неизвестно. Никто, нигде и никогда от этих гастролеров ничего хорошего не видел. Тут вон, и своих дураков и мразей полно, вешаем, не можем всех перевешать, куда еще чужих-то?

Какое-то время они сидели молча. Фанкиль внизу у костра, Вертура наверху, на камне, на наблюдательном посту, пока у детектива не затекла спина, и он не сел, облокотившись о толстый ствол ближайшей ели.

Над головами шумел ветер. Тихо скрипели стволы. Где-то невдалеке звонко и ритмично, как инструмент музыканта, ударял топор. Пели, щебетали, лесные птицы. Детектив и рыцарь молчали, каждый думал свои мысли, но величие леса, шум ветра и это торжественное одинокое безмолвие среди вековых деревьев, наконец вынудило их снова заговорить. Вертура оставил свою позицию и вернулся к костру, чтобы зажечь трубку — он извел с десяток спичек, но ни одна из них не загорелась.

— А я из Каскаса — как-то печально признался он Фанкилю — ну вы видели в досье… Наш дом стоял в конце улицы Кастельфидардо, у самой скалы. Столько лет прошло, самому уже и не выговорить.

— Знаю это место. Я же сам из Лиры. Часто бывал у вас, видел этот дом. Недалеко от площади Манзони и маленького парка с соснами-пиниями — кивнул рыцарь, поднимаясь на наблюдательный пост — он так и называется дом Адмирала. Там рядом еще была церковь…

— Он еще принадлежит нашей семье? Кто в нем живет? Вы видели мою сестру? — всеми силами стараясь скрыть жгучий интерес, спросил Вертура — я не был там уже… — он начал загибать пальцы, чтобы посчитать, сколько лет.

— Я в дом-то не заходил — просто ответил Фанкиль, отнимая от глаз подзорную трубу детектива, через которую он собирался разглядывать дорогу и строение в холме — бывал в тех местах по нескольку дней по каноническим поручениям. В основном по монастырям, по школам, по церковным бухгалтериям. Это же епархия Лиры. Мне почти сорок девять, а я до сих пор младший лейтенант, доверенное лицо при квесторе, а по сути курьер…

В его голосе прозвучала сдержанная, но явная обида.

— Вы поехали в Гирту, чтобы поучить повышение? — подкидывая в костер мха и еловых веток и разглядывая, как пламя с треском и дымом захватывает их, спросил Вертура. Фанкиль замер, недовольно помолчал несколько секунд, потом покачав головой, горько улыбнулся в бороду.

— Должны будут дать капитана как минимум… — ответил он — но теперь я уже ни в чем не уверен…

— Вы сопровождали леди Ингу как квалифицированного специалиста… — начал было детектив и тут же осекся, вовремя осознав, что едва не сказал лишнего, быстро прибавил — а в Гирте все оказалось намного сложнее.

Фанкиль молча кивнул, сделав вид что ничего не заметил, или решил просто не развивать, увести в сторону тему.

— Рубить головы без суда прямо на улице нас все-таки не учили — медленно ответил он детективу — и напильником портить зубы при дознании и пальцы тисками давить. И разгонять толпу кавалерийским наскоком, тоже такого в книжках, на лекциях и на проповедях не было. Хотя к этому как-то быстро привыкаешь, наше дело, по счастью, в основном бумажки, протоколы и следствие, так что Господь миловал. В Лире все по-другому. Пансион, монастырь, трапеза, литургия, адекватные люди, книги. Зря конечно я сюда поехал, не знал, на что шел, жалею что вызвался, если так, искренне, положа руку на сердце…

— А как сейчас пытает инквизиция? — уже несколько утомившись тяжелыми рассуждениями коллеги, от нечего делать, поинтересовался детектив.

— Если цивилизованно, то проповедью и беседой — ответил Фанкиль — бывает наркотиком. Введут, и сам все расскажешь как есть. Ну, или есть методики дознания под гипнозом. Мы же христиане, не язычники.

— Это может и гуманно, но так нельзя — внезапно возразил Вертура — я вот тоже когда-то раньше так думал, что милосердие там, по-христиански, по-человечески… Но насмотрелся в жизни на всякие и теперь понимаю, что инквизиция на самом деле обязана быть жестокой и непреклонной. Искоренять врагов народа, кощунников, колдунов, гонителей веры с костром, крестным ходом, на центральной площади города, так, чтобы все видели и понимали, что Бог это Бог, а не какое-то там сопливое прощение подлецам, мразям и убийцам. Так, чтоб другим неповадно было.

— Ну да, все верно, так оно и есть — согласился, печально кивнул ему Фанкиль — но знаете, Марк, вот вы полицейский, вы же понимаете, что это недушеспасительно, как и собирать налоги, как казнить приговоренных к смерти. Но кто-то все же должен делать это. На войне кто-то должен умереть, чтобы выжили другие. Также и в нашем деле. Да, воин Христов умирает ради людей, что поручили ему власть защищать веру как стержень и основу любого общества, любой нации, любой земли. Вряд ли в раю можно встретить много инквизиторов. Епископов, думаю, больше в разы. Аутодафе, акт веры, это звучит красиво. Общая молитва за трапезой, хор, крестный ход, причащение. А с другой стороны крестовый поход, анафема, отлучение от церкви, дознание, казнь распутной женщины, вероотступника, мошенника, врага народа, мужеложца, растлителя детей, колдуна, пришедшего проповедовать еретика или иноверца. В тишине библиотеки за шелестом фонтана, хорошо рассуждать, писать книги о том, что Бог есть любовь и что Он милосерден ко всем. Что можно покаяться и все простится, что нет ничего слаще благодати веры… А в жизни ты видишь наглого и хитрого злодея, который скажет любую ложь, подставит, продаст, даже свою собственную мать, чтобы выгородиться. Мразь, которой плевать на Бога, которая пойдет на любой обман, на любую мерзость и лесть, только чтобы достичь своей нечестивой цели, богатства, власти, уважения… Видишь упорствующего безумца, что доказывает всем, что никто кроме него не знает как надо на самом деле, все лгут, и только он один укажет путь к истине. Видишь подлого обманщика, продающего нищим за последнюю монету фетиш для привлечения богатства и денег, видишь недоучку-шарлотана, обещающего быстро исцелить от всех болезней, видишь старого богатого развратника, предлагающего детям разделить с ним ложе за бутылку и горсть мелких монет, а потом придушить их в постели в припадке страсти, потому что в достатке и богатстве ему уже наскучили все иные развлечения с мужчинами, животными и женщинами. И при этом все они в один голос говорят: а что такого, я не виноват, я ничего не делал. Доказывают, что Бога нет, что мир не черно-белый, указывают на других, обосновывают, вспоминают всю возможную мерзость, чтобы обелиться и доказать что все это в порядке вещей. Твари, ходячие трупы, что источают заразу, отравляют своим смрадом сердца окружающих людей, подают дурной, пример, проповедуют свою гнилую жизненную позицию, развращают, убивают, души, тянут всех за собой, вниз… Такие вообще не должны жить. Когда-то я думал, что во всех нас есть искра Божия, что каждого человека можно спасти, нужны только нужные слова, вдохновение, вера и молитва… Что у всех этих людей, наверное, были какие-то духовные раны, дурной опыт, переживания, и что это просто такая тяжелая душевная болезнь. Но это не так, им все это не нужно. Они счастливы плескаться в собственном дерьме и окунать в него других. Они делают все, чтобы достичь своих целей не оглядываясь ни на Бога, ни на законы, ни на то зло, которое они причинили другим людям, привнесли в окружающий мир. Они грызут наше общество изнутри, разъедают как ржавчина, соблазняют призрачными иллюзиями, развращают наших женщин и детей. У них свои цели, свои кумиры, свои идолища: это удовольствие, власть и деньги и только наша христианская вера мешает им заполучить в свое безграничное пользование весь мир. Когда мы приехали в Гирту, тут на мосту висели двое над Керной. Аспирант из университета, что развращал девиц из нищих семей, которым давал дешевые уроки грамматики, и его отец. Тела не снимали две недели, говорили, что это люди сэра Тинвега ночью вывели их из дома и повесили, по личному приказу сэра Прицци. Все ходили и показывали пальцем, говорили, «наконец-то», что суд и полиция никак не могли привлечь этого человека, потому что не было состава преступления. Закон защищает власть и порядок, а кто защитит души людей? Кто остановит эту мерзость? Кто не побрезгует испачкать руки в нечестивой крови, принять на себя эту ответственность? Господь Иисус Христос сказал, что не мир принес на землю, а меч. И что разделятся царства и народы, восстанут друг на друга. А разговоры о милосердии, о гуманизме, о том, что воин Христов сражается с грехом, а не с грешником, что нужно лаской, словом и примером… Это все ложь. Просто сказка для того чтобы хоть немного почувствовать себя не кровожадными, голодными сторожевыми псами, а людьми. Такая же отговорка, как и у церкви темных веков, предающей светскому суду колдуна или еретика уже заранее приговоренного к смерти. Попытка омыть свои руки и души, отстраниться… Потому что если Они не люди, а животные, потребляющие на входе пищу и вырабатывающие дерьмо и глистов на выходе, мрази плевавшие на Бога и тянущие за собой в бездну других, мы все-таки как-то пытаемся быть христианами, оставаться людьми. Пытаемся следовать заповедям и добродетелям в надежде на то, что за наше скорбное служение Господь Бог все-таки проявит к нам то самое милосердие, которое мы сами никогда не проявляли к тем, кто пытался посягнуть на наших людей и нашу веру. Потому что кто-то должен заниматься и этим делом, и, как показала практика, если мы не будем беспощадными и жестокими с некоторыми из Них, точно такими же, только намного хуже, будут поступать уже со всеми нами Они.