Михаил Фиреон - Полиция Гирты [СИ]

— Какие-то очередные неизвестные и неочевидные нам механики, наверное. Как кошачьи манки, расхождение в восприятии картины мира между человеческим мозгом и точными приборами, звезды в небе и прочие околонаучные, ничем не подтвержденные теории — подумал Фанкиль и заключил — научный парадокс, как чудо Божие. Как веревка в темноте, у которой нет ни начала, ни конца, но за которую слепо держишься, чтобы не сбиться с пути. Все-таки как же тут после города тихо…

Эти мысли вернули в его душу покой и умиротворение.

— Все-таки нехорошо вышло — снова вернувшись мыслями к их с детективом ссоре, сказал сам себе Фанкиль и снова закурил — вот назвался христианином, крестоносцем, защитником веры, инквизитором и сразу же искушение, на тебе.

Громко, трубя на всю округу, проехал последний разъезд, оповещая всех, чтобы поспешили домой, не ходили по дорогам в темноте. Тракт опустел. Тихо стало в лесу. Мерно ухала кукушка. И только где-то далеко, во мраке, на другом конце поля, рядом с плавильной печью, горел костер и била колотушка, созывая к огню, в избу отошедших далеко от стоянки по каким-то своим делам артельщиков.

— Ночью в лесу все иначе. Здесь пропадают и меняются люди — сказал себе Фанкиль — просто пропадают и все. Днем такого нету. Может это из-за звездной энергии, что открывает червоточины, истончает ткань мира, наполняет силой, пробуждает к жизни падших духов и неупокоенных умерших. Усиливает эгрегоры человеческих страхов и некротические энергии могил. Облекает в физические формы неведомые ни науке, ни богословию, лишенные всяких логики, причины и смысла сущности и силы… Наши науки давно достигли предела технологического абсолюта, объяснили все что есть, все, что можно рассчитать в перспективе, и то, что могло бы быть иметь место чисто теоретически, но они по-прежнему остались иррациональны по своей сути, потому что основываются на фундаментальных аксиомах мироздания, только после которых и начинаются математика, химия и физика. Точно также же, как иррациональными за эти миллионы лет эволюции остались и наши души, для которых вера, как точка зрения, всегда будет сильнее веских доводов, логики и свидетельств. Хельга столкнула лбами этих двоих. Марка и Анну, и теперь они вырвут друг за друга глаза любому, кто посмеет их разлучить. Сэр Август Прицци злодей, расчетливый палач и убийца, но он единственный, кто сохранил Гирту от новой смуты и войны. Он мог убить Дорса, Гонзолле и Адама Роместальдуса, как убил многих других, но не сделал этого. По его приказу выступят рыцари и их вассалы, чтобы поднять на престол леди Веронику, которая же потом прикажет казнить его самого как государственного преступника и мятежника, но он верен ей, потому что в глазах людей она, кровавая и жестокая, единственная праведная правительница, за которой с радостью, с готовностью умереть, пойдет вся Гирта. Йозеф, нищий полицейский, украл и продал мечи, чтобы прокормить семью, в прошлом месяце давали премию, он мог бы пропить ее, но отнес деньги домой, купил новые одеяла, детям рубашки, платья и штаны, жене плащ и накидку, ничего не утаил. Мэтр Сакс — милый юродивый оборванец, а в Столице же он богатый, успешный и уважаемый человек, бросил жену и детей все оставил им, уехал к нам, в Гирту, живет здесь. И сколько вокруг таких. Рациональны и полностью расчетливы только банкиры, которые считают деньги, судьи, что меряют любое дело взятками, и демоны. Абсолютная власть закона, машинная, логика, справедливость, расчет, объективность. Да, порядок, законы и власть необходимы. И командорам, инквизиторам, епископам, бальи, патриархам, королям и рыцарям, им всем, как людям, несомненно, приятно быть влиятельными, чтобы к ним приходили тысячи последователей и просителей. Нравится править миром, казнить и миловать, творить добро и зло, но многие из них не выбирали этого пути. Не раз и они задумывались о тихой монашеской келье, о лампаде и потемневшем образе Спасителя под белым покровом на стене. О жесткой холодной постели и тихой благодарственной молитве в ночной тиши. Но это тоже служение, тяжелое и скорбное, быть среди людей и сопротивляться не только всему тому, что давит извне, но и противостоять самому себе. Своей силе, власти, гордости, вседозволенности и возможности без оглядки творить и говорить все, на что хватит власти влияния и денег. Бог это не любовь, как пишут в умильных столичных книжках глупые, мнящие себя творческими личностями женщины, которые никогда не нянчили ребенка, никогда не знали нищеты, всегда купались в достатке, роскоши и благосклонности мужчин. Бог это отец, любящий, но строгий, с розгой для непослушного сына. А мы его бестолковые дети, которые заставляют его печалиться, мы все братья. Братья во Христе. И мы иррациональны и слабы, иначе мы были бы как всемогущие демоны, или наделенные нечеловеческой логикой и сверхразумном и силой машины, которые никогда не наследуют Царствия Небесного. Мы слабы и делаем много глупого, низменного и непотребного, и я точно такой же, как и все. Ничем не лучше других. Но я христианин и я хотя бы понимаю подобные вещи. Этим я лучше язычников и тех, для кого Бог это просто слово-архаизм с маленькой буквы в книжке или переписке. Оправдать, обосновать и объяснить можно все. Любой самый свинский поступок, любое самое гнусное преступление, любую мерзость. Доказать свою правоту, привести аргументы… Но это путь в бездну. Когда дело касается души, логика это непозволительное для нас излишество, мы не созданы для этого. Какой смысл просить прощения у Бога, если ты не можешь попросить его у безвинно обиженного тобой человека? Какой смысл вообще молиться, если ты сам мразь и ничего хорошего не делаешь? Услышит ли тебя Бог, если ты сам никого не слышишь? Просто подойти и сказать: «Прости меня брат, я был неправ, как я могу искупить то, что причинил тебе?». Вот с этого и надо начинать, когда говоришь о покаянии, а не с миллион раз механически прочитанных молитв, крестов и пустопорожних рассуждений на тему «все вокруг дряни, а что я-то плохого сделал?» и, бессмысленных без попытки исправить содеянное зло, разговоров о спасении души.

Фанкиль поднялся с камней. Костер за его спиной почти прогорел. Рыцарь залил его ювом из фляги, подудел в беззвучный манок, подзывая лошадь. Та вернулась из леса, захрапела, замотала головой, словно чуя рядом угрозу, недовольно звенела сбруей, когда Фанкиль поймал ее за уздечку.

— Ну, ну — видя ее беспокойство, приласкал животное рыцарь, обхватил его за шею, потерся о горячую щеку бородой — сейчас поедем.

Он вскочил в седло и дал в галоп в сторону дороги на Еловое предместье.

Поспешно снявшись со своей стоянки, он так и не увидел в темноте, в сотне метрах от себя хищно крадущуюся по полю со стороны дома в холме огромную и уродливую бесформенную тень. Вскочив на четыре лапы, она было сделала несколько неуклюжих прыжков за всадником, как будто пытаясь его настичь, но лошадь была быстрее. Две пары внимательных и алчных глаз с тоскливым, жестоким сожалением промахнувшегося хищника, сверкнули вслед удаляющемуся рыцарю.