Чайна Мьевилль - Город и город [litres]

Боуден поднял руки вверх.

– Я – археолог. Не знаю, насколько вы сильны в этой теме. Более половины артефактов, которые заслуживают внимания, в том числе те, которые мы считаем сделанными бешельскими мастерами, находятся в улькомской земле. Просто так было всегда. Ситуацию не улучшает идиотская готовность бешельцев продать то немногое историческое наследие, которое удалось выкопать, тому, кто захочет его купить. Уль-Кома всегда была умнее в этом отношении.

– Даже на таких раскопках, как Бол-Йе-ан?

– Вы про иностранное руководство? Да, конечно. С формальной точки зрения канадцам здесь ничего не принадлежит, у них просто есть право обрабатывать и каталогизировать находки. Кроме того, им достается вся слава, которая их мягко греет. Поверьте, канадцы в восторге от того, что США организовали блокаду. Хотите увидеть яркий зеленый цвет? Скажите американскому археологу, что вы работаете в Уль-Коме, и он позеленеет от зависти. Вы знакомы с улькомскими законами о вывозе древностей? – Боуден сомкнул ладони, переплетая пальцы, словно в ловушке. – Все, кто хочет изучать Уль-Кому или Бешель, не говоря уже о тех, кого интересует Эпоха предшественников, оказывается здесь – если может сюда попасть.

– Махалия была американским археологом, – сказал Датт.

– Студенткой, – возразил Боуден. – После защиты диссертации ей было бы гораздо сложнее остаться здесь.

Я указал в сторону его кабинета.

– Можно?..

– Я… конечно. – Он стыдился того, что комната была такой крошечной. Разных древностей здесь оказалось, пожалуй, даже больше, чем в гостиной. Его стол представлял собой отдельный участок археологических раскопок из бумаг, компьютерных кабелей и карты Уль-Комы с указателем улиц, старой и потрепанной. Некоторые тексты были написаны странным, очень древним алфавитом – не иллитанским и не бешельским, а тем, который использовался до эпохи Раскола. Я его совсем не понимал.

– Что это?

– О… – Он закатил глаза. – Это привезли вчера утром. С тех пор как вышла «Между городом», мне до сих пор пишут разные психи. Люди выводят что-то на листе бумаги и утверждают, что это написано на языке Орсини. Они полагают, что я должен это расшифровать . Возможно, бедняги действительно верят, что это действительно что-то значит.

– А вы можете это расшифровать?

– Шутите? Нет. Это ничего не означает. – Боуден закрыл дверь. – Что-нибудь слышно про Иоланду? Эта история серьезно меня беспокоит.

– Боюсь, что нет, – ответил Датт. – Этим занимается отдел поиска пропавших людей. Там отличные спецы. Мы плотно с ними сотрудничаем.

– Мы непременно должны ее найти. Я… Это крайне важно.

– Вы знаете, кто мог затаить обиду на Иоланду?

– На Иоланду? О господи, нет. Она такая милая, мне ничего не приходит в голову. Махалия была немного другой. То есть… Махалия была… То, что с ней произошло, – это просто ужасно. Ужасно. Она была умной, очень умной, самоуверенной и храброй, и это не… То есть я могу представить себе, что Махалия кого-то злила. Она умела это делать. Таким она была человеком, и с моей стороны это ей комплимент. Но я всегда боялся, что однажды Махалия разозлит не того человека.

– Кого она могла вывести из себя?

– Я не вникаю в подробности, старший детектив. Понятия не имею. Мы с Махалией очень мало общались. Я практически ее не знал.

– Университетский городок маленький, – сказал я. – Наверняка тут все знают всех.

– Это правда. Но если честно, то я ее избегал. Мы уже давно с ней не разговаривали. Наши отношения с самого начала не задались. А вот Иоланду я знал. Она совсем другая. Возможно, не такая умная, но я не могу вспомнить ни одного человека, которому она бы не нравилась, не могу придумать ни одной причины, по которой кто-то захотел причинить ей вред. Все в ужасе. В том числе местные, которые работают там.

– Были бы они так же потрясены смертью Махалии? – спросил я.

– Если честно, то, по-моему, никто из них ее не знал.

– Кажется, ее знал один из охранников. Он специально спросил нас про нее. Про Махалию. Возможно, он ее парень.

– Один из охранников? Нет, конечно. Извините, это прозвучало слишком безапелляционно. Я хочу сказать, что я был бы удивлен. То есть учитывая все то, что я знаю о Махалии.

– А знаете вы не много, по вашим словам.

– Да. Но, понимаете, ты замечаешь, кто что делает, какой студент чем занимается. Кое-кто из них – и в том числе Иоланда – общается с улькомским персоналом, но только не Махалия. Вы сообщите мне, если узнаете что-нибудь об Иоланде? Вы должны ее найти. Даже если у вас есть только теории о том, где она, пожалуйста, расскажите мне. Это ужасно.

– Вы научный руководитель Иоланды? – спросил я. – О чем ее диссертация?

– О… – Боуден взмахнул рукой. – «Репрезентация гендера в артефактах Эпохи предшественников». Я все еще предпочитаю говорить «до эпохи Раскола», однако в английском это слово также означает «декольте» и поэтому, к несчастью, приводит к многочисленным каламбурам. Так что теперь все используют термин «Эпоха предшественников».

– Вы сказали, что она не умна?

– Я так не говорил. Она достаточно умна. В этом отношении с ней все в порядке. Просто она… Просто в любой аспирантуре мало таких людей, как Махалия.

– Так почему вы не стали ее научным руководителем?

Боуден посмотрел на меня так, словно я над ним издеваюсь.

– Из-за ее бредовых идей, инспектор, – сказал он наконец. Он встал, отвернулся и, кажется, хотел пройтись по комнате, но в ней было слишком тесно. – Да, мы с ней познакомились в непростых обстоятельствах. – Он снова повернулся к нам: – Старший детектив Датт, инспектор Борлу… Вы знаете, сколько у меня аспирантов. Один. Потому что никто другой ее не взял, бедняжку. У меня нет офиса в Бол-Йе-ане. Нет постоянной должности, и она мне не светит. Знаете, как официально называется моя должность в «Принце Уэльском»? Исполняющий обязанности лектора . Не спрашивайте меня, что это значит. Нет, я сам вам скажу: это означает «Мы занимаем ведущие позиции в области Уль-Комы, Бешеля и Эпохи предшественников, и нам нужны все крупные специалисты, а ваше имя может привлечь несколько богатых психов, но мы не настолько глупы, чтобы дать вам реальную должность».

– Из-за книги?

– Из-за «Между городом и городом». Потому что когда-то, в молодости, я любил курить траву и увлекался мистикой, а моему научному руководителю было на меня плевать. И не важно, что чуть позже ты говоришь «Mea culpa, я облажался, нет никакого Орсини, прошу прощения». Не важно, что восемьдесят пять процентов моих данных никто не опроверг и они до сих пор используются. Слышите меня? Все, что вы делаете потом, уже не важно. От этого не уйти, как ни пытайся. Поэтому, когда кто-то говорит мне, что книга, из-за которой я в жопе, так прекрасна и что он с удовольствием поработал бы со мной – а именно так и сделала Махалия на конференции в Бешеле, на которой я с ней познакомился… Это такой фарс , что истина до сих пор под запретом в обоих городах, сказала она. Она сказала, что она на моей стороне … Кстати, вы знаете, что когда она только приехала сюда, она не только провезла тайком в Бешель экземпляр «Между городом», но и сказала мне, что собирается поставить ее в разделе «История» университетской библиотеки? Чтобы люди ее нашли? Она с гордостью мне об этом сообщила. Я сказал, чтобы она немедленно избавилась от книги, или я напущу на нее полицию. В общем, когда она сообщила мне все это, я вскипел. Таких людей я встречаю практически на каждой конференции. Я говорю им, что я ошибся , а они думают, что меня подкупил Большой Брат, что я боюсь за свою жизнь или что меня подменили роботом.