Брайан Эвенсон - Последние дни. Павшие кони [сборник litres]

Он попытался опять уснуть, правда попытался, но звук не давал ему покоя. Даже не звук. Скорее, призрак звука. Но он не унимался. И Майкл постепенно начал чувствовать, как его охватывает ужас.

Он встал с кровати. Прислушался, но звук шел не из их спальни. Майкл прошел в гостиную, хотя и знал, что источник шума не здесь. Обследовал весь дом, кроме того места, откуда, как он ожидал, и исходит звук, но в итоге отправился туда.

Открыл дверь в детскую. Да, все правильно, звук доносился отсюда, слабое биение сердца. Вот и мишка, в колыбели, как и последние несколько месяцев. Но как жена нашла его? Он что, зацепился за бак и не выпал? Не попал в мусоровоз, и она увидела его на улице? Должно же быть какое-то логическое объяснение, надеялся Майкл.

Он включил свет и уставился на игрушку через прутья. Теперь сердце остановилось – так же внезапно, как завелось. Мишка был грязным, покрыт слоем серой пыли, мелкой, как пепел. Придется его уничтожить, но перед этим, решил Майкл, жена должна все объяснить. Он оботрет мишку и покажет ей, заставит объясниться, а потом уничтожит на ее глазах.

Но когда он взял его в руки, то понял: что-то изменилось. Мишка казался другим, тяжелее, а когда он его сдвинул, из тельца как будто что-то посыпалось, словно он был набит песком. Майкл поднес игрушку ближе к лицу и принюхался, и тогда осознал, что нет, он покрыт не пепельным слоем пыли, а просто пеплом. А когда, скривившись, положил мишку на пеленальный столик, чтобы отряхнуть, его осенило, откуда взялся пепел. Крышка на урне была сдвинута, у основания лежала горстка праха, а когда Майкл заглянул внутрь, то увидел, что урна почти пуста.

Руки отяжелели. Теперь он видел, где разорвали и неуклюже распороли шов, чтобы наполнить мишку прахом его дочери. Все было намного хуже, чем он подозревал.

Пытаясь все обдумать, Майкл открыл урну и поднес под край пеленального столика, медленно сметая в нее прах. Потом поставил на столик и начал растягивать новенький шов на мишке.

И стоило ему это сделать, как сердце снова забилось. А потом каким-то образом, почему, он так и не понял и не смог толком описать полицейским, когда те допрашивали его по делу о смерти жены, мишка улыбнулся.

Майкл отдернул руку как укушенный. Уставился на игрушку. «Это тот самый момент, – подумал с надеждой, – когда я просыпаюсь».

Но он не проснулся. Он не спал. И когда снова протянул руку – в этот раз чтобы оторвать голову мишке, который набил себя прахом его ребенка и хранил звуковую копию ее сердца, – Майкл никак не мог знать, что это последняя секунда, когда он чувствовал, будто контролирует собственную жизнь, и что дальше все будет только хуже и хуже.

Когда пошел дождь, это был вовсе не дождь, а бледная обжигающая пыль или песок. Они смотрели, как она сдирает краску с машины, как лобовое стекло медленно превращается в матовое. Какое-то время он продолжал ехать, хотя не видел толком дороги и постоянно с нее съезжал. Но потом пыль стала просачиваться в вентиляцию, и машина заглохла.

– Что нам делать? – спросила она.

– Делать? – сказал он. – А что мы можем, кроме как ждать?

– Нужно убираться отсюда.

– Нет, – заявил он. – Нужно ждать.

И все-таки именно он – через час, а может, через два, когда воздуха в кабине стало не хватать, – открыл дверь и вышел.

К утру буря немного поутихла и, когда солнце встало высоко над головой, прекратилась окончательно. Она с трудом открыла дверь из-за песка, а потом увидела еще больше песка вокруг машины, целые сугробы. Нашла и останки тела в 100, может, 150 метрах, но оно было так ободрано, лишено кожи и одежды, что она сомневалась, он ли это. Наверняка он, сказала она себе. И оставила его лежать, где лежит.

Она окинула взглядом небо, но не смогла предсказать, вернется ли буря. И ландшафт был таким приплющенным и прибитым, что стало понятно: если буря вернется, прятаться будет негде. «Куда идти?» Возможно, туда, куда смотрит машина, если только во время ненастья они не сбились с курса. Но если не туда, то куда?

Она сдвинулась с места, шагая как можно быстрее по неизменному и плоскому ландшафту, который не менялся и ничего не открывал. И все-таки она шла дальше.

Когда поднялся ветер, она запаниковала. По-прежнему не было видно ни жилья, ни места, где можно спрятаться. Пыль или песок – если это вообще пыль или песок – начали подниматься у ее ног вялыми завихрениями, почти тут же опадая, но с каждым разом задерживаясь все дольше. Кожу закололо. Она перешла на бег. И когда стало ясно, что бега мало, когда песок стал разъедать лицо, руки и глаза, она упала на колени и закопалась как можно быстрее, разрывая песок, пытаясь прикрыть голову и грудь и при этом оставить место для дыхания. И хотя чувствовала, как песчинки сдирают со спины рубашку, а потом свежуют заживо, снимая слой кожи за слоем, она оставалась лежать в свернувшейся позе, концентрируясь на дыхании в маленьком кармане воздуха между руками и коленями, пока не потеряла сознание.

Так ее и нашли. Бессознательное тело подняли и несли по пустоши несколько часов, и она не очнулась. Они остановились, пытались ее покормить, но она не глотала еду. Между губ втиснули край бурдюка с водой, массировали ей шею, и наконец она начала глотать – по крайней мере, горло содрогалось. И поэтому – только поэтому – ее не бросили умирать.

Она очнулась спустя несколько дней, а, может, недель. Она находилась в четырех стенах, в какой-то комнате, и на миг подумала, что опять сидит в машине, хотя форма пространства была другая. Но женщина сказала себе: «Это машина», не надо верить глазам. И все-таки даже цвета были не те. Это не машина. Нет, явно комната.

Наконец она решила, что лежит на кровати. Комната была грязной, с низким потолком, ненамного больше самой кровати. Скорее камера, чем комната. Женщина встала, подошла к двери, чтобы подергать за ручку. Ну или встала бы, не будь она привязана к кровати.

Какое-то время она кричала. Никто не шел. Она кричала еще, потом просто просила, чтобы ее отпустили. Никто не шел. Потом лежала в кровати и испытывала ремни на прочность. Безуспешно пыталась из-под них выползти. Потом просто лежала и ничего не делала. Потом заснула.

Когда она очнулась, рядом уже стоял стул, втиснутый в узкое пространство между кроватью и стеной. На нем сидел мужчина и улыбался. Он чем-то напоминал мужчину, которого она потеряла, который вел машину и потом вышел. Но это был не он: брови другие. И может, что-то еще другое.

– Привет, – сказал мужчина – новый мужчина – вроде бы с дружелюбным голосом. Руки он ровно держал на коленях.