А. Риддл - Пандемия [litres]

В мае 1940 года германские войска двинулись на запад. Сначала они захватили Нидерланды. Голландия и Бельгия быстро сдались, открыв немецкой армии дорогу в обход линии Мажино. Немцы прорвали линию фронта в Арденнах, вбив клин между французской и британской армиями. Мой отец был на фронте; где именно, я не знал. У меня кровь застыла в жилах, когда я услышал, что третью пехотную дивизию эвакуировали из Дюнкерка.

Через две недели от отца пришло письмо. Я сидел в своей комнате и плакал – он был жив! Почему-то я убедил себя, что отец погиб, и смирился с этой мыслью.

Через четыре месяца, в начале сентября, спустя год после моего отъезда из Лондона, «Люфтваффе» начало воздушные налеты на город. Начиная с 7 сентября 1940 года, Лондон бомбили 56 из 57 последующих дней. Атаки были безжалостны и смертельны. Под бомбами погибли сорок тысяч человек, по меньшей мере еще сорок тысяч были ранены, больше миллиона домов превратились в руины. Моя мать оказалась в одном из них, пополнив список сорока тысяч жертв бомбардировок.

Я был настолько озабочен судьбой отца, что смерть матери полностью застигла меня врасплох. Меня одновременно переполняли ненависть и скорбь. В шестилетнем возрасте я был не в состоянии совладать с эмоциями. Я то с ума сходил от тревоги за отца, то пытался вести себя как ни в чем не бывало.

В день D третья пехотная дивизия первой высадилась в секторе «Sword» на побережье Нормандии. Услышав эту новость, я стал ждать худшего, однако через три недели от отца пришло еще одно письмо. Письма продолжали приходить шесть месяцев. Я начал надеяться – большая ошибка. Сообщение о гибели отца в декабре 1944 года совершенно опустошило мое юное сердце. Я официально стал сиротой.

Джордж вернулся домой через месяц. Он потерял ногу и часть руки; увы, не только физические увечья причиняли ему страдания. Я помогал Эдит, чем мог, но, подобно мне, она была совершенно подавлена.

Я понял, что меня ожидает, и не винил ее.

Лондонский сиротский приют был набит неприкаянными детьми, потерявшими родных во время войны. Я жил в маленькой комнате с тремя другими мальчишками. Младшему – Эдгару Мэйвезеру – было шесть лет. Мне – одиннадцать, я был самым старшим. С нами также жили два брата: Орвилю Хьюзу было девять лет, его младшему брату Алистеру – семь.

Сиротский приют помещался в старом, обшарпанном отеле на окраине Лондона, он чудом уцелел после бомбежек. Все наше время занимали школьные уроки и наряды на работы, неподчинение каралось телесными наказаниями. Мы помогали ремонтировать старый отель. В целом все могло быть гораздо хуже. Нас кормили, учили, о нас заботились. Тяжелая работа по крайней мере придавала жизни направление. Если чего нам и не хватало, так это любви.

Как бы обитатели приюта это ни скрывали, каждый страдал каким-нибудь отклонением. Если всю жизнь тебя преследуют невзгоды, волей-неволей начинаешь ожидать очередного несчастья. Таков механизм самозащиты разума, очень мощной самозащиты. По ночам в темноте многие дети часами плакали, другие прятались под кроватью или шарахались от каждого шороха. Я их прекрасно понимал. Ты как бы сидишь в невидимой тюрьме; как и у заключенных, у нас считалось неуместным задавать вопрос: за что тебя посадили? Мы вдоволь хлебнули войны, никто не хотел о ней говорить.

Каждый приспосабливался как мог. Многие дрались. Драка могла вспыхнуть из-за обидного слова или косого взгляда. Дети были злы на свою судьбу за то, что та сделала с ними, и вымещали злость на любом предмете или человеке. Моложе меня на два года, Орвиль был не по возрасту крупным и несгибаемым, как железный прут. Он никогда не начинал драку первым, однако из большинства выходил победителем. Без его кулаков и локтей я бы куда чаще ходил с «фонарями» и переломами. Орвиль оберегал младшего брата Алистера, как сокровища британской короны. А заодно и меня с Эдгаром. Алистер, хотя и сам был не слабого десятка, драться не любил, рос тихоней, не расставался с книгами.

Текучка была высокой: одних детей забирали, на их место привозили новых. Мы знали, что иных переводят в новые сиротские приюты; многие попадали в приемные семьи. Мне опять пришлось пережить то, что происходило во время эвакуации: супружеские пары приезжали, осматривали детей, решали, кого брать, а кого нет, оставляя последних умываться, причесываться и одеваться в лучшую одежду к следующим смотринам. Отвержение постепенно разъедает человека, как червь, проникший внутрь яблока. Рано или поздно оно достигает сердцевины, и тогда, считай, ты сгнил.

Моя сердцевина уцелела, но я видел много других примеров.

После гибели родителей я отчаянно пытался не беспокоиться о своей судьбе. Однако все равно беспокоился. Я не хотел провести все детство в сиротском приюте, где друзья появляются и исчезают, как суда в порту. Мне хотелось иметь отца, мать и дом, в котором бы жили только мы. Многие этого хотели.

В одно из воскресений, после обеда, приют посетила группа, называющая себя «Братья во Христе». Они нарисовали картину лучшей жизни: работа в поле, семьи, готовые нас принять, чудесная школа в загадочном месте под названием Австралия. Все это было намного лучше, чем оставаться в приюте, но я заподозрил неладное – слишком уж красиво. Скептиков вроде меня оказалось мало. В комнате взмыл вверх лес рук. Детей по одному начали вызывать вперед. Алистер Хьюз тоже поднял руку. Орвиль потянулся к нему, чтобы заставить его опустить ладонь, но не успел, – Алистера уже отвели в сторону к остальным желающим покинуть приют. Тогда Орвиль молча к ним примкнул. Уходя, он на прощание кивнул мне.

Впоследствии я узнал, что посулы братьев во Христе на самом деле оказались лживыми. Секта продолжала традицию, заложенную в семнадцатом веке, по доставке детей в виргинскую колонию в качестве дешевой рабочей силы. В девятнадцатом и двадцатом веках «братья» переправили в Австралию, Канаду и Родезию почти сто пятьдесят тысяч детей. Работать заставляли в тяжелых условиях, но одним трудом страдания детей не исчерпывались. С 1940 по 1967 год около десяти тысяч детей были вывезены в Западную Австралию, они использовались на полевых работах и жили в приютах, где процветало физическое и сексуальное насилие, о котором стало известно только в последующие годы. В 2009 году премьер-министр Австралии принес официальные извинения людям, натерпевшимся в детстве от «братьев», назвав это «беспримерной трагедией потерянного детства».

Мое детство тоже утекало сквозь пальцы. Я уже начал терять надежду, что когда-либо найду свой дом, когда в приют пришла работать женщина по имени Сара Мур – добрая, прозорливая и чем-то напоминавшая мою мать. Она начала обучать меня французскому языку, который, к ее удовольствию, я быстро освоил. Ее муж вел себя более сдержанно, но и ему я вроде бы понравился.