Роберт Беннет - Город чудес [litres]

Мулагеш пожимает плечами.

– Отчасти. Конечно. Но, по крайней мере, больше это не ограничено Континентом. Теперь оно повсюду. У любого человека есть шанс.

Опять долгая тишина.

Нур обращается к премьер-министру:

– Подозреваю, нам нужно будет создать какую-то организацию, – говорит он, – ответственную за выявление и регулирование таких людей.

Гадкари, все еще растерянная, моргает.

– Прошу прощения?

– Какое-то… временное полицейское бюро, – объясняет Нур. – Агентство чрезвычайных ситуаций.

– А если эти последствия не являются временными? – спрашивает Сакти.

– Тогда… возможно, отдельное министерство, – говорит Нур.

Кто-то в конце стола горько смеется.

– Министерство чудес, – говорит чей-то голос. – Какой кошмар!

– Вопрос в том, – говорит Сакти, – кто возглавит такую структуру?

– И действительно, – соглашается Нур. – С той поры, как умерла Комайд – и, похоже, в этот раз она умерла по-настоящему, – в правительстве очень мало людей с опытом работы с божественным.

Опять тишина. Затем во второй раз все головы в комнате медленно поворачиваются, чтобы посмотреть на министра Мулагеш.

Мулагеш морщит лоб, соображая, что оказалось в центре внимания. Потрясенно роняет сигариллу. Потом вздыхает и говорит:

– Вот дерьмо…

Где-то глубоко внутри сознания Сигруда медленно просыпается разум.

Он жив. Он осознает себя. И ему ужасно больно.

Болит все. Все без остатка. Просто немыслимо, что его тело может так сильно болеть. Даже от мыслей о дыхании становится больно, не говоря уже о дыхании как таковом.

Во рту пересохло. Он стонет.

Кто-то рядом говорит:

– Он очнулся. Он жив!

Он открывает рот. Кто-то капает в него воду. Вода – благословение и проклятие: тело жаждет ее, но глотать так трудно. Ему удается сделать это один, два раза, но с третьим он справиться не в силах.

Он открывает глаз – это простейшее движение похоже на поднятие двухсот фунтов – и видит, что находится в роскошной спальне. Вероятно, это спальня Стройковой. Вздрогнув, он смотрит направо. Ивонна сидит на кровати рядом с ним с миской воды и тряпкой. Его правое плечо – огромная масса бинтов. Ивонна выглядит усталой, словно трудилась над ним весь день, если не всю ночь.

Она грустно улыбается ему.

– Ты меня слышишь? Ты совсем очнулся?

Он медленно выдыхает через ноздри.

– Хорошо. Это хорошо!

Он не может произнести вопрос, поэтому пытается передать его глазом.

– Ты был без сознания три дня, – говорит она. – Я не верила, что ты выживешь. Но ты выжил. С трудом. – Она быстро моргает. Сигруд понимает, что она старается вести себя в рамках приличий, а это значит, что его состояние на вид такое же плохое, как и по ощущениям.

Он пытается заговорить, но издает лишь:

– Т-т…

– Тати. Да. Она… Вот. – Ивонна отодвигается в сторону.

В поле зрения появляется другой человек. Юная девушка.

Она не совсем Мальвина, не совсем Татьяна. Смесь той и другой? У нее огромные, выразительные глаза Тати и дерзкий рот Мальвины – но, странное дело, осанкой она напоминает Шару. В отличие от Ивонны, она не пытается изобразить улыбку. Взгляд у нее затравленный, пустой и несчастный.

И опять Сигруд пытается одним глазом передать все, что ему хочется сказать.

– Привет, – говорит девушка. Ненадолго умолкает, обдумывая слова. – Мы… Я попросила, чтобы все называли меня Татьяной. Наверное, потому что воспоминания Тати были о Шаре. По крайней мере бо́льшая их часть. И я хотела это сохранить. – Она пытается улыбнуться. – Я не могла снова стать двумя людьми. Не после всего, что я сделала. Некоторые вещи… некоторые вещи нельзя исправить.

Сигруду не хватает сил поднять руку, но он сгибает палец. Она это видит и приседает возле его кровати, прижимается ухом к его потрескавшимся губам.

– Разве ты не была богиней? – спрашивает Сигруд дребезжащим шепотом.

– Была, – отвечает она. – Я была… могущественной. Довольно-таки могущественной. Достаточно могущественной, чтобы все отдать.

Он хмурится, глядя на нее.

– Я отдала силу людям. – Она взмахивает рукой в сторону потолка. – Кому попало. Случайным образом. Неправильно, чтобы я принимала такие решения о реальности. И неправильно, чтобы я решала, кто должен решать. Так что я просто… разбросала все, послала туда, куда оно само полетело.

– Очень многое изменилось, пока ты был без сознания, – говорит Ивонна. – Люди демонстрируют некоторые… необычные таланты, и это, мягко говоря, побочное следствие того, что сделала Тати.

Он хмурится на нее, сбитый с толку.

– Божественные таланты, – объясняет Ивонна. – Все. Повсюду. Министерство стоит на ушах. Все везде стоит на ушах. Мир стал другим за одну ночь.

Сигруд опять сгибает палец. Девушка – Тати – наклоняется поближе.

– Почему я жив? – спрашивает он шепотом.

Она садится ровно и слабо улыбается ему.

– Я отдала силу, но я не могла отдать ее всю. Я не могу изменить свою суть. Я по-прежнему божественное создание, по-прежнему дочь времени – просто не такая сильная, как раньше. Но у меня получилось схватить то чудо, что жило внутри тебя, вскрыть его и использовать все время, которое оно сохранило. Если точнее, я воспользовалась им, чтобы… исцелить твою рану.

– Твое плечо зажило неимоверно быстро, учитывая, что с тобой произошло, – говорит Ивонна. – Ты должен был умереть через несколько минут после того, как вытащил копье.

Он закрывает глаз, чувствуя опустошение.

– Что не так? – спрашивает Тати и наклоняется ближе.

– Я был готов умереть, – шепчет он. – Тебе следовало позволить мне умереть.

Она садится. Она смотрит на него большими и печальными темными глазами.

– Ты все, что у меня осталось, – говорит она. – Ты единственный человек, который был рядом, когда я нуждалась в тебе. Ты все, что у меня осталось.

Сигруд закрывает глаз и засыпает.

Он просыпается посреди ночи. Он кашляет, и кто-то снова рядом с водой и тряпицей льет капли ему в рот. Он опять глотает с трудом.

– Вот так, – слышится голос Ивонны. – Вот так.

Открыв глаз, Сигруд видит, что она снова смотрит на него с тем странным, неестественным светом в глазах, словно ей трудно продолжать улыбаться.

Он обнаруживает, что может говорить – но еле-еле.

– Тати здесь?

– Нет. С ней что-то не так. Она мучается от ужасных головных болей и прикована к постели, почти как ты…

Сигруд трясет головой.

– Надо увезти ее с Континента.

– Почему?

– Божественная сила… ее творит вера окружающих. Тати по-прежнему божественна, на нее по-прежнему влияет Континент. Олвос этого страшилась. Она была в ужасе от того, как вера могла изменить ее.

– Ты действительно думаешь, что это происходит?