Роберт Беннет - Город чудес [litres]

В Жугостане человек, умеющий петь песни, которые погружают слушателей в бредовое, радостное оцепенение, путешествует по окраинам города, насылая на свою аудиторию восторженный, веселый транс – за деньги, разумеется. Лишь после того как он уйдет, люди заметят резкий всплеск подростковых беременностей, происходящих от секса, который девушки не могут вспомнить и на который, конечно, не давали согласия.

Через несколько дней за голову музыканта будет назначена награда. Но это едва ли поможет смягчить гнев, позор или горе из-за случившихся в конечном счете самоубийств.

В Мирграде женщина открывает уличный бизнес: она сидит на стуле возле невзрачной двери, над которой висит табличка: «Куда угодно – пятьдесят дрекелей». Любознательные люди спрашивают, что это значит, и она отвечает: «Куда угодно. Я могу отправить вас куда угодно». Вскоре они узнают, что это правда: за пятьдесят дрекелей женщина откроет дверь на пустынный остров, на вершину горы или в чей-то особняк.

К вечеру очередь клиентов тянется через весь Мирград.

К утру железнодорожная компания назначает награду за ее голову. Но любые потенциальные убийцы обнаруживают, что очень сложно поймать женщину, которая открывает двери куда угодно.

Больше и больше. Все больше и больше чудес.

Все больше и больше чудес, больше, больше, больше…

В Тохмае, в Сайпуре, идут разговоры о милиции или даже армии. Ясно же, что некоторые одаренные более агрессивны и опасны, чем остальные.

– Собрать их в одно место, – говорит один воинственный министр, – начать муштровать и подготовить к тому, что грядет. Будет война, точно будет, между нами и тем, кто успеет подготовить войска первым. Из всех возможных занятий в этом мире люди в первую очередь выбирают войну, и мы поступим глупо, если не нанесем сильный и быстрый удар.

В Галадеше министр Турин Мулагеш игнорирует эту болтовню о войне и не спит четверо суток подряд, выкрикивает приказы, отвечает на сообщения и строит планы вместе с собственным кабинетом.

– Может, они и наделены божественной силой, – говорит она подчиненным, – но остаются гражданами, и мы будем обращаться с ними справедливо. – Заметив один скептический взгляд, она рявкает: – Это ничего не меняет! Они по-прежнему ведут себя как люди, к добру или к худу. И наша задача – быть рядом и охранять их.

Ее служащие и делегаты отдают честь и спешат работать, делать телефонные звонки, бежать на полицейские участки.

На заре пятого дня она смотрит из окна своего офиса на галадешский городской пейзаж, пожевывая незажженную сигариллу. Для ее должности еще не придумали название, как и для департамента, которым она руководит, но нельзя не признать, что снова оказаться у руля неимоверно приятно.

Ана окраине Галадеша собирается любопытная процессия: сайпурцы не спеша сходятся на мемориальном кладбище, где захоронены останки самых заслуженных национальных героев Сайпура. Десятки людей идут по извилистым дорожкам, пока не приходят к участку Комайд, где недавно появился свежий памятник.

Сайпурцы смотрят на монумент, посвященный Ашаре Комайд – доброжелательному, но опороченному премьер-министру, которая страдала молча, погибла трагически, но каким-то образом воскресла, чтобы в последний раз выйти на битву за свой народ.

В торжественной тишине они возлагают свечи и цветы к подножию ее памятника. Через несколько лет они начнут ее называть тем именем, которое станет все популярнее, пока не превратится в обычный способ говорить про Комайд; и хотя им неоткуда об этом узнать, выбранное имя любопытным образом соответствует ее последним дням.

Ее назовут Матерью Будущего.

Сигруд просыпается и чувствует запах холодного ветра, дрейфующий через каюту.

– Мы в Вуртьястане? – каркающим голосом спрашивает он.

Ивонна, занимающаяся его повязками, изумленно замирает.

– Довольно близко. Как ты догадался?

– Выведи меня на палубу, когда будем проходить через него, – говорит он. – Когда нам позволят пойти дальше.

– Этому не бывать, дорогой. Ты сидеть не можешь, не говоря уже о том, чтобы встать и отправиться наверх.

– Я это сделаю, – угрюмо говорит Сигруд. – Буду рад принять твою помощь, если ты ее предоставишь. Но если нет, я все равно это сделаю.

Ивонна и Тати обмениваются взглядами, но молчат.

Их проныре-капитану приходится кое с кем быстро поговорить и, наверное, еще быстрее подкупить кое-кого, чтобы портовая служба Вуртьястана их пропустила, но после нескольких напряженных минут старая грязная яхта продолжает путь. Ивонна – морщась, с неохотой – помогает Сигруду сесть в постели. Боль жуткая. Мир вертится, его тошнит. Он вспотел, он трясется и совсем не уверен, что сможет заставить свои ноги делать то, что нужно.

Но ему это удается. С помощью Ивонны и Тати он поднимается на палубу, стоит под темным ночным небом и смотрит на восток, пока они покидают Вуртьястан.

Он чувствует запах холодных северных ветров и соленого воздуха. «Сколько же времени минуло, – думает он, – с тех пор, как здешние ветра проходили через мои легкие?»

На берегу светло от строительства, от промышленности, от жизни, торговли и движения. Этот город перестал представлять собой скопище жалких, грубых лачуг, жестокое, смертельно опасное место, каким был когда-то. Теперь люди едут в него, преодолевая множество миль, а не стремятся его избегать.

– Это сделала моя дочь, – слабым голосом говорит Сигруд, кивком указывая на огни на берегу. – Она это сделала. Все это случилось благодаря ей.

Две женщины поддерживают и обнимают его, пока он наблюдает, как Вуртьястан исчезает вдали.

– Она это сделала, – шепчет он, словно желая, чтобы мир услышал и заметил. – И я очень ею горжусь.

Это не будет длиться вечно, он знает. Даже это не будет длиться вечно.

Но некоторое время продлится.

Сигруд просыпается от звона кастрюль и сковородок, негромкого веселого пения и запаха дыма.

«Где я?»

Он открывает глаза и видит над собой серый каменный потолок. Откуда-то доносится запах сосен, и он слышит что-то еще – шелест волн, недалеко.

У него уходит много времени, чтобы вспомнить. Он на дрейлингских берегах, вернулся на родину, которую покинул так давно. Ему было трудно следить за происходящим и все понимать, пока он был в лихорадке на борту…

– У тебя снова этот смущенный вид, – говорит кто-то у двери.

Он поворачивает голову и видит, что там стоит Тати и неуверенно ему улыбается.

– Правда? – спрашивает он. Голос ужасно охрип.

– Да. Опять собираешься спросить меня, где мы? Где лодка? Какой сегодня день?

– Я не знаю, какой сегодня день, – говорит Сигруд. – Но я помню… мы на дрейлингских берегах. Да?