Роберт Беннет - Город чудес [litres]

– В каком смысле «документы»?

– Все, что Шара читала, – говорит Сигруд, – она запоминала. Или так казалось. – Он вставляет в затвор пружину выбрасывателя и боек. – Документы по истории. Документы о людях. Документы о документах. Это все хранилось у нее в голове до нужных времен. Возможно, она изучила лишь основы огнестрельного оружия, потому что слишком много места в ее памяти занимали документы.

Какое-то время Татьяна молчит. Сигруд работает в благословенной тишине. Он не знает, что заставило ее прийти и поговорить с ним сейчас, но решает лишь отвечать на заданные вопросы. Она как робкая лань, и ему не следует делать резких движений.

– Чем вы оба занимались? – в конце концов спрашивает она.

– Тем, чем нам приказывали заниматься, – говорит он. – В основном.

– И все?

Он вставляет пружину отражателя.

– И все.

– Из того, что писали в газетах, – говорит Тати, – я бы сделала вывод, что ваша работа была… грандиознее. Авантюрнее.

– Ничто так не романтизируют, как войну, – отвечает Сигруд. – Но война – это в основном ожидание. Ожидание приказов, ожидание движения, ожидание сведений. – Он в задумчивости откидывается на спинку стула. – Я мог бы измерить свою жизнь бессонными ночами, которые провел в пустых комнатах, таращась в окно.

Он возвращается к работе. Через некоторое время говорит:

– Похоже, ты очень любишь читать.

Тати поджимает колени к груди и смотрит на детали винташа на крыльце.

– Ага. Экономика. – Она вздыхает. – Вот в чем я хороша.

– Кажется, ты не очень довольна тем, в чем именно ты хороша.

– Из-за этого мы с мамой… возникли разногласия. Она сказала, у меня талант. Наняла много учителей. Больше, чем у меня было к тому моменту. А их было и так немало. Это же в общем-то просто гадание. Попытки нарисовать вещи, которые еще не существуют. – Она теребит оторвавшийся кусок обивки стула. – Мельчайшее изменение процентной ставки или сырьевой цены – что они меняют? Вот и все.

– Скучаешь по друзьям?

– По некоторым. На самом деле моими подругами были только дочери госпожи Гошал, Сумитра и Лакши. Госпожа Гошал, наша экономка, долгое время прожила в усадьбе. Я встречаюсь с ними летом или на праздники. Встречалась. – Она сурово глядит на Сигруда. – Они ходили в обычную школу. Я нет. Мама нанимает для меня учителей. То есть нанимала. Как странно говорить в прошедшем времени о человеке, в чью смерть ты еще не веришь.

Сигруд вставляет отражатель в отверстие в зеркале затвора. Внезапно оказывается, что он может представить себе многое из жизни Тати: ребенок, которого вырастили взрослые, со взрослыми друзьями и очень смутными представлениями о детстве. Он видит это по тому, как она разговаривает, используя взрослые формулировки и слова, но ощущение такое, словно она пытается танцевать, основываясь исключительно на инструкциях в каком-нибудь буклете.

– Она тебе нравилась? – вдруг спрашивает Тати. – Я имею в виду мою маму.

Сигруд замирает и медленно поднимает на нее взгляд, смотрит в ее большие, темные глаза.

– Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, – говорит он.

Тати удивленно моргает.

– Ух ты.

Он на мгновение задумывается, устремив взгляд на суровые леса, а потом говорит:

– Я тебе завидую.

– Почему? – спрашивает Тати, еще сильней удивляясь.

– Ты узнала, какой она была в мирное время, – говорит Сигруд. – Когда не боялась, не волновалась и не выполняла приказы. Когда просто была собой. Я не видел Шару такой. И меня очень печалит, что я все это пропустил. – Он смотрит на девушку. – Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой.

– Спасибо. – Тати сглатывает. Ее дыхание учащается. – Ты убьешь людей, которые убили ее?

Сигруд на миг задерживает на ней взгляд. Потом возвращается к своей работе, вставляя выбрасыватель в затвор.

– Я это уже сделал.

– Ты… ты что?

Сигруд, не отвечая, кладет затвор тыльной стороной на крыльцо, выравнивая отражатель.

– Ты кого-то убил? – потрясенно спрашивает Тати.

– Да, – говорит он.

– В самом деле?

– Да.

Она смотрит на дрейлинга, пока тот заканчивает собирать затвор «Камаля», что занимает некоторое время.

– Ты этого стыдишься? – спрашивает она.

– Я… не знаю. – Он кладет затвор в сторону и смотрит на нее. – Отчасти.

Она встречает его взгляд, потом смотрит вниз, на доски крыльца, дыша все чаще и чаще.

– Надеюсь, ему было больно. Тому, кого ты убил.

Сигруд хмурится и отворачивается.

– Что? – говорит Тати. – Разве это неправильно, хотеть такого?

– Наверное, нет. Будь я на твоем месте, хотел бы того же.

– Тогда в чем дело?

Дрейлинг вспоминает, как Шара однажды сказала ему: «Насилие – часть нашего ремесла, да. Это один инструмент из многих. Но насилие – это инструмент, который после одного-единственного использования будет умолять тебя применить его снова и снова. И вскоре ты обнаружишь, что используешь его против того, кто этого не заслужил».

В мгновение ока он вспоминает ее: девушку-солдата из форта Тинадеши, не старше Тати. Он вспоминает ее распахнутые от ужаса глаза и то, как вспарывал ей живот, ослепленный яростью…

Он возвращается к винташу.

– Не следует искать в этом мире уродство. Его здесь предостаточно. Ты найдешь его довольно скоро, или оно найдет тебя.

Тати некоторое время молчит. Затем она говорит:

– Но постой… если ты убил его… если ты уже убил человека, который убил маму… – Она подается вперед. – Тогда я могу вернуться домой? Все кончено?

– Будь оно так, – говорит Сигруд, – по-твоему, я бы тебе об этом не сказал?

– Но кто остался? Кто еще может…

– Я убил убийцу, – поясняет он. – Но тот действовал не в одиночку. Мы должны быть осторожны.

– Как долго?

– Пока есть необходимость быть осторожными.

– Боги, – вздыхает Тати. – Ты разве не понимаешь, как мне тяжело? Это… это возмутительно, что ты, мама и тетушка таскаете меня туда-сюда, словно проклятого мула! – Она поглядывает на него, произнося ругательство – похоже, не уверена, что ей позволено так выражаться. – Сперва мама бросает меня тут, где нет даже нормального туалета, потом умирает, и тетушка запрещает мне покидать дом! Это словно чистилище, но я даже не понимаю, чего жду, потому что никто мне ничего не говорит!

Сигруд заканчивает собирать «Камаль».

– Ты когда-нибудь стреляла?

– Что?

– Огнестрельное оружие. Тебе доводилось им пользоваться?

– Э-э… нет.

Он проверяет затвор, убеждаясь, что тот скользит правильно.

– Хочешь попробовать?

Она изумленно таращится.

– Что? Стрелять из этого?!

– Это хорошее оружие, – говорит Сигруд и кладет винташ на колени. – Уж я-то знаю.

– Не думаю, что мама или тетушка могли бы это одобри…