Джефф Нун - Человек теней [litres]

Теперь вселенная была разделена между днем и ночью. Все было хорошо, пока солнечный свет не устал от ночного неба, ежевечерне посягающего на его царство. Однако дневной свет был хитрым, он знал, что не сможет победить ночное небо грубой силой. Вместо этого он соблазнил его, прикинувшись кометой. Из этого союза получились сумерки. Это потомство дневного света и ночного неба всегда размещалось между двумя родителями, так что ни один из них не мог напрямую воздействовать на другого без содействия ребенка.

Настало некое подобие мира, пока ребенок из сумерек не возжелал своего собственного королевства и не похитил кое-что у дня и у ночи. Он украл луну, вечернюю звезду и дюжину солнечных лучей; он украл блеск света у дня и несколько пятен темноты у ночи. Из этого ребенок сделал туман, которым защищал свой мир. На некогда бесплодной почве росли цветы, опыляемые семьей гигантских бабочек. И вот на этой туманной земле был построен город Крепускулия, волшебное место, которое держало будущее в своих стенах серого пара. И люди сумерек радовались и молились своим богам, говоря: «В сумерках я бродил, в бледный туман я упал и нашел себя, и потерял».

Услышав об этом великом городе в сумерках, как ночь, так и день ощутили приступ зависти. Разыгралась великая война, в ходе которой темнота и свет объединили силы, чтобы получить контроль над Крепускулией. Началась битва, которая ведется до сих пор. Когда в небе парит вечерняя звезда, люди сумерек устраивают празднество не в честь победы или поражения, а почитают исполненную мудрости легенду об их непрерывной борьбе. Они молятся Луне и приносят ей жертвы – богине, которая плывет через облако тумана, освещая мир сумерек. Ее мягкий желтый свет словно утоляет боль города. Борьба продолжается.

Игра теней подошла к концу, и свет на сцене погас. Найквист выпрямился, словно пробудившись от глубокого сна. Он чувствовал, что очарован. Остальные зрители пребывали в таком же состоянии и тихонько стонали, пораженные глубоким чувством, качали головами, едва будучи в состоянии подняться на ноги. В их ушах все еще звенели мощные удары металлических гонгов и погремушек. Аплодисментов не было. А как же иначе? Эта история принадлежала им, этим немногим зрителям, восторженно принимающим сумеречный край по своим личным, странным и разнообразным причинам. А Найквист мог думать только о своей собственной истории: рана в ночном небе – его собственная рана, вечерняя звезда – его собственная любовь, солнечный свет и тьма – его враги, луна – его жестокая и ревнивая любовница, а сумерки – его законное место в мире.

Позже, когда крошечная аудитория и несколько членов персонала покинули здание, Найквист протиснулся через боковую дверь, прошел по короткому коридору, ведущему за кулисы, и вскоре нашел Элеанор. Она убирала куклы с ночного спектакля, складывая кожаные фигурки в деревянную коробку, украшенную драгоценностями и резными фигурками. Через открытые двери и разбитые окна просачивался туман, собиравшийся на дальних краях сцены. Найквист почувствовал запах засохших листьев и ощутил во рту вкус пепла: его тело спонтанно реагировало на близость сумерек.

Не поднимая глаз, Элеанор произнесла:

– По крайней мере, скажите, что вам понравилось шоу.

Он не ответил.

Посмотрев на Найквиста и встретив его твердый взгляд, Элеанор обратила внимание на его лицо.

– Еще одна драка? – спросила она.

Он опять промолчал.

– Послушайте, – сказала она. – Я почти закончила с этим. Еще минута – и мы сможем поговорить. Вы же хотите поговорить?

– Если ты этого хочешь.

Девушка слабо улыбнулась.

– Я знаю, что постоянно убегаю от вас, но как мне быть? Я должна жить.

– Жить?

– По правде говоря, вы ведете себя очень странно, Найквист. Что-то случилось?

– Бэйл пытался убить меня. – Он почувствовал, как от воспоминаний по коже пробежал холодок. – Со своей подружкой, Пирс. Они ввели мне огромную дозу киа.

– Но это ужасно… этот человек еще более сумасшедший, чем я думала.

– Сам не знаю, как выжил. Я почти ничего не делал.

– Как это было?

Найквист смотрел перед собой.

– Я шагнул прямо к краю часов и продолжал падать. Вокруг все было темно и неподвижно. Ничего не двигалось. Только я падал во времени. А потом… а потом я подумал о тебе…

– Обо мне? Зачем? Почему вы так поступили?

– В темноте засиял свет. И я пошел на него.

Он не рассказал ей, какой был этот свет, как ужасно он нашел путь, убив ее своими руками. Вместо этого он сказал:

– У меня такое чувство, что город еще не закончил разбираться со мной. У меня еще остались дела.

– Я знаю, что вы имеете в виду, – произнесла Элеанор, вставая.

– Элеанор, я хочу вернуть те минуты своей жизни, – сказал он холодным, механическим голосом. – Те минуты, которые ты украла у меня. Я хочу их вернуть.

– Значит, вы считаете, что это я убила Доминика?

– Да.

Элеонора кивнула, на секунду задумавшись, затем протянула руку, легонько коснулась его поврежденного лица и сказала:

– Я приведу вас в порядок, идемте. – Она отвела его по спиральной лестнице в комнату на самой верхотуре старого театра. – Именно здесь жил мой отец бо́льшую часть времени.

Найквист огляделся. С потолка свисали незаконченные куклы. На стульях и на полу стояли башни из книг, на столе громоздились рукописные документы, а на односпальной кровати было навалено еще больше исписанных листов бумаги. На единственной фотографии в рамке на стене были изображены приятное голубое небо, зеленое поле и солнце, настоящее солнце.

Элеанор оторвала его от созерцания мира за пределами города, сказав:

– Ну же, садитесь. Вот так…

Он сел на кровать, а она осматривала его повреждения. В волосах запеклась кровь, лицо было разбито и покрыто синяками.

– Вы явно не становитесь красивее.

Смочив ткань в крошечной раковине, она начала протирать раны. Найквист позволял ей делать это, в то время как голос внутри его головы шептал: « Это твоя цель, это человек, которого ты должен убить».

– Оставь меня в покое, – процедил он, отталкивая ее.

Элеанор выглядела расстроенной.

– Я только пыталась…

– Что это? – Найквист схватил с постели стопку бумаги и помахал перед носом девушки. – Все это! Что это значит?

– Не знаю. Я…

– Что?

– Я все еще пытаюсь в этом разобраться.

– Здесь должно быть что-то, какая-то подсказка.

– К чему?

– Чтобы это больше не случалось.

– Что вы имеете в виду? Что должно случиться?

Найквист не ответил. Что-то внутри него щелкнуло, еще одна чаша весов, назад к человечеству, к состраданию, и он снова почувствовал себя человеком, пойманным в ловушку. Это может быть его последним шансом; он должен был понять дело, его секретную историю, скрытые мотивы. Только тогда он сможет избежать притяжения судьбы. Он начал читать бумаги, разбросанные на кровати, пытаясь расшифровать каракули Кинкейда.