Макс Фрай - Так берегись [litres]

Ладно, – подумал я, – ничего не поделаешь, значит, буду лежать до ночи. Зато потом появятся силы добраться до этой грешной ярмарки. И может, даже сосиску более-менее тщательно прожевать.

– У меня нет задачи сгинуть навек, – сказал я. – У меня задачи попроще: съесть сосиску, купить светящийся веер, выяснить, что за вино Кофа называет отравой, и показать поезду фак. Самая опасная часть этой затеи – дегустация, но поскольку больше трёх глотков ландаландской кислятины вряд ли осилю, выживу наверняка…

– Что-что ты намерен показать поезду? – перебил меня Шурф.

Чутьё у него, конечно, фантастическое. Я ещё сам ничего окончательно не решил, вернее, пока толком не понял, есть ли у меня силы на дополнительную прогулку, или сегодня вечером максимум до кресла в гостиной доползу, а сэр Шурф уже тут как тут. И угрожающе трепеща на сквозняке своей магистерской мантией, спрашивает: «Ты куда собрался?» Ну не врать же ему. То есть я бы соврал, но заранее ясно, что не получится. Очень уж это энергоёмкое занятие – убедительно врать.

– Фак я намерен ему показать, – объяснил я. – Просто смешной хулиганский жест, популярный на моей так называемой родине. – И продемонстрировал своему другу кулак с вытянутым вверх средним пальцем. Сделал это не без некоторого злорадного удовольствия. Не зря говорят, что лучше поздно, чем никогда.

– Этот жест, к твоему сведению, сопровождает многие старинные крэйские сельскохозяйственные заклинания, – заметил сэр Шурф. – По мнению экспертов, они весьма эффективны для повышения урожайности корнеплодов. Но наваждение такой ерундой вряд ли проймёшь.

Раньше я бы в ответ на это заржал; мне и сейчас хотелось, но смех – тоже очень энергоёмкое занятие. Даже хуже вранья.

В последнее время я поневоле стал экономным, как в те давние, если не вовсе мифические времена, когда мне вечно не хватало денег. Думал, что-что, но экономить мне точно больше никогда не придётся, а оно вон как повернулось. Никогда нельзя зарекаться. Никогда.

Экономить на поступках, разговорах и даже веселье оказалось гораздо противней, чем делить на три равные части буханку хлеба и оставшийся в доме кофе, чтобы дотянуть до зарплаты. Но хуже всего было обнаружить, что экономить я до сих пор не разучился. И готов делать это, если необходимо. Честное слово, лучше бы сутками в обмороках валялся, безрассудно растранжирив все силы. Не факт, что долго так протянул бы, зато гораздо больше нравился бы себе.

Но я таков, каков есть. Расчётливый и экономный. Тот ещё хитрый жук. Поэтому не заржал, а сдержанно улыбнулся и сказал:

– Очень смешно, что здесь это полезный в хозяйстве магический жест. Но там, откуда я, будем считать, что родом, он – совершенно бескорыстное хулиганство. Хотя, кто его знает, может, он и там урожайности корнеплодов способствует? Просто пока никто научно не доказал.

– Это вряд ли, – подумав, решил сэр Шурф. – Сам по себе, без соответствующего заклинания жест и здесь не сработает. Зато если ты станешь делать его прилюдно, свидетели, особенно бывшие деревенские жители будут чрезвычайно удивлены – с чего это вдруг тебе вздумалось городской пустырь засевать?

– Ладно, не буду шокировать публику, – согласился я. – Обойдусь без сельскохозяйственных ритуалов. А то Тёмным магистрам неведомо, чем тот грешный пустырь при моём вмешательстве порастёт.

– Может, ты и без прогулки туда обойдёшься? – без особой надежды спросил мой друг. – Зачем зря рисковать?

– У меня нет задачи сгинуть, – упрямо повторил я. И, помолчав, признался: – Настоящая задача – перестать бояться там сгинуть. А для этого придётся совершить условно храбрый поступок: пойти на пустырь, дождаться поезда, показать ему… ладно, ничего не показывать. Просто вслед помахать. И убедиться, что мне всё это время нечего было бояться. И перестать уже наконец.

Шурф недоверчиво покачал головой. Вслух ничего говорить не стал, но на его лице было вполне ясно написано: «по-моему, это полная ерунда».

– Звучит, как полная ерунда, я и сам понимаю, – согласился я. – Но для меня очень важно раз и навсегда покончить с бессмысленным страхом, который как-то незаметно во мне родился. Это даже важней, чем вернуть себе силу. Тому, каким я стал, по-моему, и возвращать ничего не стоит. Мало что хуже могущества в плохих руках.

– И с каких это пор твои руки стали плохими? – поинтересовался мой друг.

– Надеюсь, с недавних. Собственно, только сегодня понял, что со мной не так. Помнишь, когда я после первой поездки лишился способности колдовать и бесился, ты сказал, что это вполне обычное дело, внезапная утрата могущества никому не на пользу. И угрюмый, на весь мир обиженный тип, в которого я превратился – худшее, на что я способен. А поскольку объективно это не особо ужасно, не стоит переживать. Ты обычно всегда оказываешься прав, но в тот раз всё-таки ошибся. Здорово меня переоценил. Худшее, что может из меня получиться, это не тот раздражительный хмырь, а осторожный, расчётливый трус, который экономит даже на разговорах с друзьями, чтобы сил хватило до вечера, и собственной тени боится, не говоря уже обо всём остальном. А это совсем не дело. Не хочу таким быть.

– Ну если ты именно так ставишь вопрос… – удивлённо откликнулся Шурф.

Будь на его месте кто-то другой, я бы сказал, что он выглядел совершенно растерянным. Но ладно, будем считать, что мой друг просто слегка удивился. Его репутация мне дорога.

– Так странно от тебя всё это слышать, – наконец сказал он. – С моей точки зрения, ты сейчас очень стойко держишься в невыносимых для тебя обстоятельствах. Ведёшь себя выдержанно и осмотрительно, разумно распределяешь силы таким образом, чтобы их хватало не только на повседневные дела, но и на самые необходимые магические приёмы; по моему мнению, правильно делаешь, в твоей ситуации смерти подобно совсем перестать колдовать. И на поезд смотреть не ходишь, чтобы не подвергать себя ненужному искушению; собственно, я сам тебя об этом просил и был очень рад, что ты в кои-то веки послушал совета. Безупречное поведение, уж не знаю, чем тут можно быть недовольным. Но тебе изнутри, безусловно, видней. Если чувствуешь себя расчётливым трусом, вряд ли я смогу тебя переубедить. Чужие слова это просто чужие слова, они не могут быть убедительней собственных ощущений. А жить, презирая себя, действительно последнее дело. Я бы сам долго не вытерпел. Да и не надо никому такое терпеть.

– То есть ты не станешь меня отговаривать? – недоверчиво спросил я.

Под «отговаривать» я, будем честны, подразумевал не разговоры, а гораздо более эффективные действия. Шурфу и в старые времена ничего бы не стоило удержать меня силой, а уж теперь-то не о чем говорить. Справедливости ради, он так никогда не поступал, только страшно ругался. В смысле, аргументированно объяснял, почему я на этот раз идиот. Поэтому свинством с моей стороны было подозревать, что он сейчас вдруг ухватит меня за шиворот и запрёт в каком-нибудь заколдованном подвале, из которого даже Тёмным Путём не выберешься. Но я, чего греха таить, всё равно подозревал.