Макс Фрай - Так берегись [litres]

– Да почему сразу уничтожать? – скривился Джуффин. – Не настолько я одержим разрушением. Ты мне льстишь.

– А поезд сможет существовать без моей поддержки? Или исчезнет, как только будет разорвана связь?

– Этого я просто не знаю, – признался шеф. – Может, исчезнет. А может, и нет. По уму, должно хоть что-то остаться от этого наваждения, всё-таки ты уже очень много сил в него вгрохал…

– Но ты не уверен?

– Гарантий дать не могу. И никто не сможет. Максимум – предположить с той или иной степенью вероятности. Сколько наваждений, столько и правил. Специалистов по этому конкретному поезду в Мире, боюсь, просто нет.

– Ну, можно попробовать разобраться, – неожиданно сказал сэр Шурф. – На то, собственно, и задачи, чтобы их решать.

Он выглядел, на удивление, спокойным, даже, можно сказать, довольным. А я-то думал, с ним мне придётся гораздо трудней, чем с Джуффином. Пока шеф будет подбирать разумные аргументы, этот просто даст по башке и утащит на Тёмную Сторону. И, чего доброго, сам с ней как-нибудь договорится. До сих пор Тёмная Сторона не исполняла его желаний по первому требованию, но это Шурф просто не ставил перед собой такой задачи. А если поставит – всё, выноси кровать из дома, как леди Сотофа иногда говорит.

Однако пока можно было ничего ниоткуда не выносить. В смысле, мой друг не давал воли своей природной склонности к насильственным действиям. А спокойно сидел рядом с нами на крыше, вертел в руках пустой стакан и смотрел в темноту с видом, я бы сказал, мечтательным. Но это определение настолько не вяжется с сэром Шурфом Лонли-Локли, что ну его к лешим. Будем считать, вид был просто задумчивый, и всё.

– Ты, что ли, будешь разбираться? – мрачно спросил Джуффин.

Он-то наверняка рассчитывал на поддержку в нелёгком деле возвращения меня в разумное состояние. И вдруг такой поворот.

– Попробую, – кивнул Шурф. – С вашей помощью, разумеется. Без неё у меня вряд ли что-то получится. Не знаю даже, с чего начинать. Но очень хотел бы разобраться. Макс совершенно прав, это исключительно интересный феномен. Как частное лицо, я бы предпочёл, чтобы с моими близкими никогда ничего подобного не случалось, но как учёный я восхищён. Впрочем, дело даже не в этом. А в том, что у нас с вами нет иного выхода, кроме поиска компромисса, позволяющего сохранить наваждение, раз уж Максу приспичило, чтобы оно непременно было. Если мы сейчас уговорим его разорвать эту связь, и поезд исчезнет, он нам этого никогда не простит.

– Да ладно тебе, – вздохнул я. – Прощу, конечно. Вам – да, себе – нет.

– Так даже хуже, – ответил мой друг. – Любую вражду можно пережить, а иногда и повернуть себе на пользу. Кроме вражды с самим собой.

Джуффин, всё это время слушавший нас с интересом исследователя, внезапно обнаружившего принципиально иную форму условно разумной жизни, наконец укоризненно сказал:

– Ну спасибо, порадовали. С тех пор как Его Величество милосердно перестал приглашать меня на ежегодные диспуты придворных философов, я даже не предполагал, что мне ещё когда-нибудь доведётся присутствовать при настолько возвышенных беседах. К вашему сведению, мальчики, чувства нужны, потому что их интересно испытывать, а не затем, чтобы нами повелевать.

– Тем не менее иногда к чувствам лучше прислушиваться. Особенно к чужим. Дешевле обойдётся в итоге, – заметил Шурф.

– Тоже верно, – неожиданно легко согласился Джуффин. И добавил: – Я бы мог продолжать с вами спорить и даже, с известной долей вероятности, переубедить, но ладно, пока не стану. Мне и самому интересно побольше узнать об этом наваждении. Досадно было бы прежде времени, не разобравшись, его загубить.

– Но ты же сам только что…

Джуффин меня перебил:

– Во-первых, разорвать твою связь с наваждением, не равносильно предложению его уничтожить. Мы просто пока не знаем, как повернётся. Рискнуть и посмотреть, что из этого выйдет – обычный для меня подход. А во-вторых, я тебя пожалел.

– Ты меня – что?! – переспросил я, потому что ушам своим не поверил.

– По-жа-лел, – по слогам повторил Джуффин. – Специально использовал это слово, чтобы посмотреть, какое у тебя будет лицо. Спасибо, лицо и правда отличное, я не зря старался. Но на самом деле речь всего лишь о моих текущих приоритетах, в рамках которых твоё благополучие гораздо важней секретов отдельно взятого наваждения. Так уже нормально звучит?

– Да, так вполне ничего, – растерянно согласился я.

– А поскольку от благополучия ты сам только что наотрез отказался, я могу дать волю своему исследовательскому интересу, – завершил Джуффин. – Но уж тогда больше не ной! Не сокрушай моё сердце ежедневными скорбными монологами о том, как тебе надоела такая жизнь. И от страдальческих взглядов тоже, пожалуйста, воздержись.

Я пожал плечами – дескать, не очень-то и хотелось. Но про себя подумал, что мне теперь нелегко придётся. Постоянно изображать в присутствии Джуффина радость бытия – то ещё испытание. А он же небось ещё придираться станет: «Не верю, давай улыбку пошире, и глазами бодрее сверкай».

– В моём присутствии можешь не особо воздерживаться, – утешил меня сэр Шурф. – Ной на здоровье. Переживу.

– Спасибо, – вздохнул я. – Ты настоящий друг.

– Ты рад? – спросил Шурф после того, как Джуффин ушёл заниматься каким-то очередным умеренно загадочным городским происшествием, и мы остались одни.

Я был честен:

– Вряд ли это называется именно словом «рад». Даже, знаешь, отчасти разочарован, что вы вдвоём не потащили меня на Тёмную Сторону и силой не заставили немедленно разорвать эту связь. Злился бы на вас страшно, факт. Зато чувствовал бы себя при этом отлично, мог бы хоть трижды на дню гневно убегать на край Мира от ужасных злодеев в вашем лице. Тот ещё, на самом деле, соблазн. Так что нет, я совсем не рад. Но точно знаю, что поступил правильно. Таким собой я готов продолжать быть.

– Тебя так сильно впечатлила эта мёртвая женщина? – спросил Шурф.

Я хотел объяснить, что меня впечатлило всё сразу – женщина, удивительные миры за окном, невероятные истории, которые она рассказывала, и, конечно, сам поезд, потому что пробудил во мне память о тех временах, когда я больше всего на свете любил поезда, мечтал уехать на каждом из проезжающих мимо, всё равно в каком направлении, лишь бы неизвестно куда. Но не успел даже начать, потому что мой друг добавил:

– Штука в том, что ты помнишь, как сам был одиноким мечтателем, который, в итоге, смог удрать в неизвестность. А женщина, которая сейчас кажется тебе даже более достойной такой прекрасной участи, не смогла. И это, как тебе сейчас представляется, несправедливо? Поэтому, кроме твоей естественной очарованности красивым и сложным наваждением, есть кое-что посерьёзней? Выдуманный на ровном месте, абсурдный, но от этого не менее очевидный для тебя самого долг?