Макс Фрай - Так берегись [litres]

Таким образом, я был обречён и дальше записывать каждое Агатино слово, но ни о чём не жалел. Сам был рад, что у нас теперь есть эти записи, полагаться на мою память – гиблое дело, всё перевру по-своему. А так круто, как у Агаты у меня вряд ли получится. Всё-таки у неё совершенно особый дар сочинять.

Агата и сама была рада. Выслушивала переданные через меня благодарности, посмеивалась над собой – надо же, обрела-таки посмертную славу! Среди аж целых двух человек. Но с учётом того, что фанаты оказались великими колдунами из волшебной реальности, это серьёзный успех.

Как только за окном появлялось очередное видение, Агата нетерпеливо хватала меня за руку: «Смотри, что там! Твоему другу это понравится! Ай, ладно, ещё успеешь налюбоваться, лучше давай скорее пиши!»

Временами я ощущал себя секретарём сумасшедшего гения, свалившего на меня свою переписку, но ничего не имел против. Радикальная смена занятий – лучший отдых; по крайней мере так говорят. Но самое главное, в поезде я теперь почти постоянно был занят делом, из-за специфики моих отношений с самопишущими табличками – довольно напряжённым и непростым. Поэтому сам не заметил, как волнующие, пугающие и дразнящие самим фактом своей невозможности путешествия через несуществующие пространства стали – не то чтобы совсем уж рутиной, но вполне обычной частью моей повседневной жизни; иными словами, я к ним привык.

Я повесил расписание поездок на призрачном поезде в кабинете и ещё копию в спальне, на самом видном месте, чтобы уж точно ничего не забыть и не перепутать. И строго его придерживался, хотя иногда промежутки между визитами казались мне слишком длинными, а иногда наоборот, я бы предпочёл отдохнуть от поезда, Агаты и, самое главное, писанины ещё пару-тройку дней. Но сама по себе идея всецело оказываться во власти наваждения строго по расписанию была настолько красивой, что я твёрдо решил от неё не отступать.

Впрочем, «всецело оказываться во власти» это всё-таки изрядное преувеличение. Всякий раз, когда я находился в поезде рядом с Агатой, у меня по-прежнему возникало восхитительное чувство, будто я наконец-то вернулся домой, обрёл своё настоящее предназначение, и теперь так должно быть всегда, но оно тоже быстро стало вполне привычным, естественной составляющей моих регулярных поездок по абсурдному маршруту «новая городская ярмарка – полная неизвестность». Это ощущение мне нравилось, как нравятся все удовольствия, но, скажем так, душу я бы за него продавать не стал. И покидал Агату без особых сожалений, как только начинал понимать, что устал. Засыпать в её поезде я бы не согласился ни за какие коврижки, хотя не факт, что это действительно было опасно. Но проверять я не стал. Всё-таки поезд был не просто наваждением, а овеществлённым Агатиным сном – самым последним, в котором она умерла. А спать в чужом смертном сне – это, как по мне, даже звучит слишком сложно. Какое-то избыточное нагромождение тайных смыслов. Для настолько абсурдной комбинации я пока слишком простой и бесхитростный человек.

В общем, моя жизнь не особенно изменилась. Только свободного времени стало ещё меньше, чем раньше, хотя совсем недавно казалось, меньше уже некуда; с другой стороны, я и так постоянно нахожу себе новые дружбы и увлечения, не было бы Агаты, нашёлся бы кто-то ещё.

К счастью, лето выдалось на редкость спокойным, даже у Столичной полиции стало совсем мало работы, а служба в Тайном Сыске всё больше походила на членство в каком-нибудь закрытом клубе, куда заходят повидаться друг с другом, обсудить последние сплетни и заодно поесть. Даже сэр Джуффин Халли впервые на моей памяти взял обычный человеческий отпуск на целую дюжину дней и отправился в гости к Шиншийскому Халифу, который давно его зазывал. И вернулся оттуда в настолько благодушном настроении, что тут же принялся раздавать Дни Свободы от Забот всем желающим, одному за другим, так что наш элитарный клуб практически обезлюдел. Больше всего меня потряс Нумминорих, который без особой надежды, просто – ну мало ли, вдруг повезёт? – спросил, нельзя ли ему отправиться в Тубур, навестить своего учителя сновидений, и тут же получил разрешение отсутствовать до конца года. Он, по-моему, сам обалдел от такого везения, а я, внезапно ощутив себя последним оплотом здравого смысла, осторожно поинтересовался у шефа – а это вообще ничего, если нам ещё до конца года срочно понадобится нюхач? Нумминорих самостоятельно ходить на такие расстояния Тёмным Путём пока не умеет, а корабль, даже если он укумбийская шикка, от побережья Чирухты очень долго идёт. Но Джуффин только плечами пожал: ну мы-то с тобой всё умеем. Если очень приспичит, сами его приведём.

Крыть было нечем, поэтому Нумминорих уехал утром следующего же дня, пока шеф не опомнился. Мелифаро практически не покидал поместье родителей, которые только что вернулись из путешествия, продолжавшегося целый год, и уже планировали новое; леди Кекки Туотли укатила на море в Уриуланд с очередным ухажёром, так что в Доме у Моста остались только сам Джуффин, сэр Кофа Йох, который терпеть не может надолго уезжать из столицы, Луукфи Пэнц, практически не покидающий стены Большого Архива, и некоторые разрозненные фрагменты меня. То немногое, что от меня оставалось после регулярных загулов по куманским притонам в обществе всерьёз взявшегося за моё воспитание сэра Шурфа, посиделок на берегу Ариморанского моря, философских дискуссий с домашними профессорами, обучения дежурных полицейских игре в Злик-и-Злак, одиноких ночных экскурсий по Дворцу Ста Чудес, куда меня иногда пускают в отсутствие публики, и поездок на призрачном поезде, я честно приносил в кабинет шефа и аккуратно складывал в кресло. Толку от меня особого не было, но хотя бы видимость человеческого присутствия в Доме у Моста создавал.

Меламори по-прежнему не снилась ни мне, ни общим друзьям; по крайней мере, никто из них не передавал мне ни приветов, ни вопросов, куда я опять подевался, как это случалось прежде. Но я больше не был болен и слаб, поэтому не сердился, а только радовался, что она сейчас тоже занята чем-то более интересным, чем упражнения для сновидцев-новичков. И не путается под ногами, когда тебе стало не до неё, – подсказывал мне голос даже не то чтобы совести, скорее, теоретических представлений о том, как выглядит совесть, от угрызений которой приличным людям следует иногда страдать.

В любом случае, эти подсказки не были правдой. Если бы Меламори мне снова приснилась, я бы очень обрадовался, всё-таки целую вечность даже во сне её не видел, с самого начала весны. Было бы, конечно, отлично иметь возможность иногда посылать ей зов и спрашивать, как дела, но нет, так нет, ничего не поделаешь. В любом случае, нелепо беспокоиться о человеке, который сейчас беспробудно спит в огромном птичьем гнезде на другом краю Мира, так далеко отсюда, что если бы земля была плоской, материк Арварох наверняка бы с её края немножко свисал.