Макс Фрай - Так берегись [litres]

Уткнулась в моё плечо, надолго умолкла. И вдруг сказала:

– А знаешь, даже хорошо, что я больше не могу забирать у тебя силу. Я сперва рассердилась, что ты от меня защищаешься, не доверяешь, хочешь всё сам решать. Но теперь рада. Ты правильно сделал. Пусть так и будет. Я не стану просить у тебя ещё – никогда, даже если сильно-сильно захочется совершить какое-нибудь великое чудо. Ничего, обойдусь без великих чудес. Зато ты постепенно привыкнешь больше не ждать подвоха. И может, однажды наконец-то поверишь, что нужен мне сам по себе, не ради какой-то выгоды. Просто чтобы был всегда. Лучше бы рядом со мной, конечно. Но можно и где-то ещё, просто так.

– Спасибо, это очень круто, – растерянно сказал я.

– Да при чём тут «спасибо», – отмахнулась она. – Я же не пытаюсь сказать тебе что-то приятное, а говорю, что на самом деле чувствую. Это разные вещи. За правду нет смысла благодарить. – И сердито добавила: – Между прочим, ты вообще не в моём вкусе! У тебя лицо какое-то невнятное, совершенно не подходящее для колдуна. И руки тонкие, как у девчонки. И совершенно дурацкие круглые глаза. Я бы на твоём месте всё переделала. Ты же умеешь внешность менять.

От неожиданности я рассмеялся.

– Ну здрасте! А зачем тебе тогда надо, чтобы я был всегда?

– Сама не знаю, – серьёзно сказала Агата. – Никогда такого не было, чтобы какой-то посторонний человек был мне нужен чуть ли не больше, чем я сама. Так же сильно, как любой из моих волшебных миров, или даже как все они сразу. Может быть, потому, что такого странного человека с такой удивительной жизнью ни за что не смогла бы придумать. И при этом хотела бы стать таким человеком сама. А может быть, просто потому, что других людей для меня не осталось. А ты есть, сэр Макс.

Она впервые назвала меня по имени, и это прозвучало так странно, что я почувствовал себя самозванцем. Как будто, пока я еду в этом призрачном поезде, сижу, обнявшись с мёртвой Агатой, я – никто и ничто, безымянное наваждение. Но это, конечно, было не так. Может, фантазия у меня действительно так себе, зато воображение буйное, как перепившаяся команда пиратского корабля. Таким, как я, даже страшных сказок на ночь нельзя рассказывать, не то что в призрачные поезда пускать.

Но тут Агата затормошила меня:

– Смотри, смотри! Это Звёздные башни Ройвана! Они примерно такие же, как мой поезд, их строят мёртвые для своих живых, чтобы те не грустили без них, из чистого звёздного света, другие материалы им не доступны. Каждый мёртвый приносит всего одну каплю света, потом уходит навек. Но Ройван – древняя империя. И густонаселённая. Поэтому башен уже семнадцать. И все они, кроме последней, которая ещё не достроена, по-настоящему, не метафорически достигают небес. Небо над Ройваном не то чтобы твёрдое, но такое густое, что начиная с высоты примерно тысячи метров по небу пришлось бы ползти, а не лететь. Очень удачно получилось, что тамошние мертвецы затеяли строить башни, без них жители Ройвана никогда не увидели бы настоящий звёздный свет… Ты хотя бы это запиши для друга. А то как потом ему в глаза смотреть будешь? Ты обещал, он тебе поверил и ждёт.

Сэр Шурф Лонли-Локли всё-таки поразительный человек. Он умудряется вить верёвки из окружающих даже на расстоянии. Даже из мёртвых окружающих, в глаза его при жизни ни разу не видевших и вообще объективно не существующих, а это уже высший пилотаж.

В любом случае Агата была совершенно права, поэтому я достал из кармана заранее приготовленную самопишущую табличку. На самом деле, я вовсе не был уверен, что наша Очевидная магия будет работать внутри наваждения, которое к тому же находится непонятно где, я бы даже сказал, вообще нигде не находится – с учётом того, что за окном у нас сейчас вымышленная, несуществующая реальность. Не верил, но всё равно всем сердцем надеялся, что не придётся браться за карандаш и бумагу: писать мне никогда особо не нравилось, а в последние годы я от этого рукоделия окончательно отвык.

Табличка оказалась большим молодцом, стоило коснуться её ладонью, появилась первая запись: «В древней империи Ройван высятся башни из звёздного света, построенные мертвецами для живых». Агата, с любопытством следившая за моими манипуляциями, восхитилась:

– Надо же, какая полезная магия! Дальше давай!

Я подробно записал её рассказ про Звёздные башни Ройвана, потом про Сизую Долину Лойи, благо Агата, всего пару раз подразнившись: «Поздно, проехали», – согласилась ещё раз всё повторить. Потом про белые Драконьи горы Тёмного полярного материка Чобамбайя, которые как раз появились вдалеке за окном. Про ласковые говорящие ветры и бьющие из земли родники-фонтаны Дабулти Гори, про летающий город Рувай, где живут весёлые люди с лицами, зыбкими, как вода, и ещё примерно дюжину разных историй. Наконец Агата сказала:

– Ты устал, тебе пора уходить.

Я привычно покосился на руки – они что, стали прозрачными? Опять?!

– Ты смешной, – улыбнулась Агата. – Сам устал, и сам же об этом не знаешь. Пока на пол не свалишься, наверное, и не поймёшь. А мне просто видно: ты стал слабее светиться. Как будто лампу накрыли платком. Это очень красиво, смотрела бы и смотрела. Но знаешь, ну её к чёрту, эту твою красоту. А то, чего доброго, вернёшься домой едва живой и станешь подозревать, что я изобрела какой-нибудь хитрый способ красть твою силу. А на самом деле ты просто не выспался. Или переполнился впечатлениями. Ну или просто очень не любишь писать.

– Терпеть не могу, – согласился я. – Оно же только со стороны выглядит просто, а на самом деле требует огромной концентрации, для меня это труднее всего на свете. – И запоздало удивился: – Надо же, оказывается, я с твоей точки зрения выгляжу как светильник! А чего ты тогда придиралась, как к обычному дядьке? И руки тебе не те, и глаза вдруг какие-то не такие…

– Ну так у меня к дизайну интерьера всегда были строгие требования, – невозмутимо объяснила Агата.

– Какой у тебя тут интерьер, такой у него и дизайн, – ухмыльнулся я, пряча в карман самопишущую табличку. – Для спального вагона второго класса, я считаю, вполне сойдёт.

Домой я вернулся на рассвете. Проспал почти до вечера, благо меня никто не будил. И проснулся таким счастливым и безмятежным, как будто всё ещё ехал в призрачном поезде. Но я в нём, конечно, не ехал, а лежал в своей спальне на втором этаже Мохнатого Дома. А поезд просто у меня был. Я имею в виду, что наконец-то ощутил его не проблемой и не обузой, не опасностью, не ловушкой, а просто одним из своих сокровищ, которых у меня, Агата совершенно права, гораздо больше, чем нужно одному человеку – но только при условии, что этот человек не я.

Я отдал Шурфу все записи; не стану говорить, будто ещё никогда в жизни не видел его настолько счастливым – видел. Но всего пару раз.