Макс Фрай - Так берегись [litres]

– Люди, безусловно, в опасности, – мягко сказал мне Шурф. – Но я не думаю, что именно в смертельной. Терять силу жертвы наваждения будут, одним станет трудно колдовать, другие, возможно, слягут в постель и позовут знахарей, но вряд ли ещё кто-то исчезнет. Я тебе уже говорил: количество силы, которую человек отдаёт наваждению, прямо зависит от пылкости его чувств. Чтобы отдать вообще всю силу, до полной утраты телесности, надо отчаянно, безоглядно, бескорыстно любить. Так, на самом деле, почти никто не умеет. Ты в этом смысле – уникальное исключение. Ты всё любишь отчаянно и безоглядно, включая закат над Хуроном и рыбный суп в соседском трактире. Но ты вообще довольно странный человек, будем честны.

– Но ты-то тоже чуть не исчез!

– Ну так я себя до этого состояния нарочно довёл при помощи специальных приёмов, – напомнил мой друг. И, подумав, добавил: – Ну и потом, я тоже довольно странный, если объективно смотреть.

– Мне нужно время, – заключил Джуффин. – Поэтому пусть всё идёт, как идёт. А мы пока будем разыскивать пострадавших от наваждения, и оказывать им помощь, благо лекарство у нас под рукой…

– У нас есть лекарство? – обрадовался я.

– Ты сам лекарство, – пожал плечами шеф Тайного Сыска. – Вернее, твои Смертные Шары. Если уж сэру Шурфу вернул телесность и силу одним приказом, значит, кому угодно сможешь помочь. И заодно велеть, чтобы больше никогда не делились силой с прекрасной леди из снов. Это даже справедливо получается – от твоего наваждения спасают твои же Смертные Шары… Ярмарку, конечно, придётся закрыть, пустырь окружить хорошим магическим заграждением, как частные виллы в Смутные Времена – ну, это совсем простая задача. Не панацея, но как временная мера, чтобы не умножать жертвы, сойдёт.

– Проблема оказалась не настолько масштабной, как мы опасались, – сказал сэр Кофа. – Я, конечно, продолжу опрашивать городских знахарей. В списке осталось ещё сорок шесть человек; до утра, скорее всего, управлюсь. Но пока складывается впечатление, что всерьёз пострадавших от наваждения в городе нет.

– Быть такого не может, – мрачно сказал я.

Обычно на совещаниях я выступаю кем-то вроде дополнительного Куруша. Правда, полезную информацию не запоминаю, а наооборот, пропускаю мимо ушей. Зато тоже поднимаю всем настроение и постоянно требую заказать еду. Но сегодня я выступил в новом амплуа: не поднимал настроение коллегам, а портил. Вернее, старался хоть немного его испортить, чтобы не сидели такие довольные и расслабленные, словно речь идёт о каких-то безобидных пустяках.

Впрочем, совершенно напрасно старался. Они всё равно встречали улыбками каждую мою реплику и наперебой предлагали печенье. Хорошо хоть пока не пытались погладить по условным перьям. Но к тому явно шло.

– Да почему же не может? – удивился Джуффин. – Жизнь определённо сложная штука, но это не означает, что она состоит исключительно из одних бед. Должны быть и приятные сюрпризы. Будем считать, что это один из них. Сэр Мелифаро, что ты успел выяснить?

– С начала осени в столице числятся пропавшими без вести восемнадцать человек, – бодро отрапортовал тот. – Но это такое, знаете, очень условное «без вести». Я имею в виду, за этими пропажами стоят обычные житейские обстоятельства – деньги, ссоры, пьянство, любовь. Из восемнадцати пропавших девять по уши в долгах, две девицы с любовными историями разной степени сложности и женатый мужчина, крутивший роман с одной из шиншийских принцесс, когда они здесь гостили; готов спорить, сбежать к подружке у него запала хватило, а объясниться перед этим с супругой и дочкой – нет. Потом леди Тарина Ашу, у которой были серьёзные нелады с домашними; судя по тому, что вместе с ней пропала существенная часть семейного имущества, вряд ли стоит всерьёз волноваться о её судьбе. Ещё трое пропавших – просто горькие пьяницы, их родные заявили в полицию для порядка, но не особо стремятся получить пропажу назад. Остаются два человека, на чей счёт нет полной уверенности в их благополучии. Но неполная всё-таки есть. Первая – леди Арна Кумайси, одинокая пожилая дама. О её пропаже беспокоятся соседи, но соседей в планы обычно не посвящают, если не собираются просить присмотреть за хозяйством; судя по порядку в квартире, закрытых ставнями окнах и пустым шкафам, леди Арна не пропала, а просто куда-то уехала. Но я, конечно, буду дополнительно проверять. Второй – Атва Ушутта, студент Королевского Университета. Пропал куда-то шесть дней назад, никого не предупредив. Но с ним и раньше такое случалось; положа руку на сердце, оно и со мной в его годы постоянно случалось. На то и студенческая жизнь.

Я хотел сказать: «Всё равно надо срочно его найти, и пьяниц тоже, пьянство не помеха для сновидений, да и всех остальных я бы для очистки совести разыскал», – и даже заранее привстал со стула, чтобы немедленно взяться за поиски. Прикинул, что для начала я могу попробовать добраться до всех пропавших по очереди Тёмным Путём, а если не получится, думать, что делать дальше – да хотя бы Нумминориха возвращать, чтобы искал их по запаху. Но не успел произнести ни слова, потому что в кабинете внезапно возник сэр Шурф.

– Приношу извинения за внезапное вторжение, – церемонно объявил он. – Я ненадолго. И исключительно с целью поделиться информацией, которая может оказаться полезной. Так гораздо быстрее и проще, чем через кого-то передавать.

Его появление на пороге Джуффинова кабинета выглядело так, словно Шурф только что пришёл сюда Тёмным Путём. Но на самом деле, он сидел здесь с начала совещания, просто невидимый. Так проявляется его бюрократическая деликатность: официально-то он теперь не имеет права присутствовать на рабочих совещаниях Тайного Сыска. Всем на это плевать, кроме самого Шурфа: он формалист, каких поискать. Удивительно, что он вообще решился обнаружить своё присутствие вместо того чтобы послать зов мне, или Джуффину и попросить озвучить его соображения остальным.

– Уверен, все присутствующие в курсе, что я предпринял частное исследование свойств наваждения, – сказал сэр Шурф. И вид при этом имел такой самодовольный, словно это не он в результате своих грешных исследований растворялся минувшей ночью, как сахар в горячей воде.

– Поскольку исследования проводились во сне, многие подробности уже стёрлись из моей памяти, – продолжил он. – Сразу по пробуждении я делал подробные записи, благодаря им сохранилось много информации, но, к сожалению, далеко не всё. Некоторые вещи мне удаётся вспомнить, благодаря специальным приёмам, а некоторые всплывают в памяти сами собой. И только что я внезапно вспомнил одну довольно существенную деталь. Мёртвая леди неоднократно и очень настойчиво просила меня держать наши встречи в секрете. Говорила, что разглашение тайны её погубит. По-человечески это понятно: будь я опасным наваждением, вторгающимся в чужие сны, тоже предпочёл бы, чтобы мои жертвы помалкивали, и никому не пришло бы в голову их от меня защищать. То есть опасность для наваждения представляют могущественные защитники, а не само по себе разглашение тайны. Обычной болтовнёй ничего нельзя разрушить и погубить. Но несведущий человек может решить, что его молчание – вопрос жизни и смерти. Всё-таки наваждение – загадочное явление неизвестной природы. Не имея теоретической подготовки, легко поверить, будто оно способно сгинуть навек от чего угодно, в том числе, от произнесённых вслух слов.