Сьюзен Янг - Девочки с острыми шипами [litres]

Но я вижу в ее глазах знакомый блеск. Ее взгляд меня успокаивает – сама не знаю почему.

– Нет, – шепчу я. – Не принимала.

– Хорошо. Они заставляют тебя быть спокойной, когда тебе следует злиться. – Она улыбается. – Обсудим все позже.

Она коротко обнимает меня, и это неожиданное прикосновение ошарашивает. Затем она проходит мимо меня по коридору, а я смотрю ей вслед. Я не знаю, как понимать ее действия. Очевидно, я чего-то не помню. Но Валентина всегда держалась немного в стороне от меня и остальных девушек. Может, из-за того, что я тоже прошла терапию контроля побуждений, мы стали ближе друг к другу? Надо будет спросить Сидни.

Я все еще немного растеряна, но разглаживаю юбку руками и выпрямляю спину, а зачем стучусь в дверь доктора Грогера. Он приглашает меня войти. Увидев меня, он хватается за сердце, изображая преувеличенное удивление.

– Честное слово, Филомена! Сегодня ты великолепна.

Улыбнувшись, я благодарю его за комплимент. Затем подхожу к застеленному клеенкой смотровому столу и запрыгиваю на него, болтая ногами.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он и демонстративно хмурится. – Твои подруги очень беспокоились о тебе.

Я тоже беспокоилась о них. Вспомнив о том, как оказалась в одиночестве после терапии, я ощущаю укол боли в сердце. Хотя во время терапии я то теряла сознание, то просыпалась снова, я помню, что скучала по своим подругам.

– Великолепно, – сообщаю я, сдерживая улыбку. – Я очень довольна.

– Отличные новости! – произносит он, торжественно поднимая руки. – Антон сказал, что ты очень хорошо отреагировала на лечение. Я и не сомневался, – с улыбкой добавляет он.

– Спасибо, что верили в меня.

Доктор Грогер достает из кармана халата шприц и снимает с него чехол.

– Теперь, если ты не против, – говорит он, – я возьму у тебя немного крови, чтобы сделать анализ.

Я сутулюсь (боль – это неприятно), но покорно закатываю рукав. Вытянув руку, я встревоженно наблюдаю, как он протирает сгиб локтя спиртом. Пока он занят этим, я пристально рассматриваю его лицо, вижу капельку пота у него на лбу. Он… нервничает?

Я вздрагиваю, когда он вводит иглу в мою вену. Извинившись, он набирает целый шприц крови. Думаю, мы оба удивлены тем, какая она темная. Словно черно-зеленая, а не темно-красная, как обычно. Это пугает меня, но, заметив, что я смотрю на шприц, доктор улыбается.

– Не о чем беспокоиться, – поясняет он. – Иногда наши органы сбиваются с ритма, когда мы проходим такое интенсивное лечение.

Он говорит «мы», словно сам проходил подобные процедуры, но я решаю не указывать на это ложное утверждение. Это было бы грубо.

Доктор Грогер велит мне прижать к месту укола сложенный кусочек марли, а затем вытаскивает иголку. Он направляется к столу и делает отметку в какой-то папке, а затем прячет шприц в ящик стола. Демонстративно заперев его, он кладет ключ в карман. Он наблюдает за моей реакцией, но я бессмысленно смотрю на него и не сразу вспоминаю, что нужно улыбнуться.

Кивнув, он подходит и перевязывает мне руку светло-розовым бинтом. Доктор стоит передо мной, очень близко. Достает фонарик и светит мне в глаза, внимательно рассматривая меня.

– Ты в довольно хорошем состоянии, – говорит он. – Дружелюбная. Покорная.

Вздохнув, он отпускает фонарик, а его свободная рука падает на мою обнаженную ногу.

– Спасибо, доктор, – отвечаю я, хотя внутри все сжимается от ужаса – тошнотворное чувство.

– А теперь, – говорит он, убирает руку и отворачивается, – рискну утверждать, что через день-два ты будешь чувствовать себя лучше, чем когда-либо. Антон предложил тебе превосходные способы справиться с твоими проблемами. Ты будешь чувствовать себя на все сто процентов. – Он улыбается. – Антон тобой очень гордится.

Я кивком благодарю его.

– Сократи свои взаимодействия с другими ученицами, пока окончательно не придешь в себя, – рекомендует он. – И ограничь физическую активность. Возобновить занятия физкультурой можно на следующей неделе. И еще я разрешаю тебе поехать на экскурсию в субботу, – добавляет он. – Если ты будешь хорошо себя вести. Думаю, вы все поедете в кино.

Я восторженно улыбаюсь ему.

– Спасибо, доктор, – благодарно отвечаю я. – Жду с нетерпением!

Он усмехается.

– Я знал, что ты обрадуешься.

Он подходит ко мне, чтобы помочь слезть со смотрового стола. Затем протягивает мне леденец без сахара.

Я снимаю с него обертку, засовываю между зубами и щекой. Но внезапно от сладкого привкуса сводит желудок. Мне с трудом удается заставить себя проглотить слюну, пропитанную этим химическим запахом. Положив руку мне на поясницу, доктор ведет меня к двери.

– Увидимся через несколько недель, девочка моя, – отвечает он. – Желаю приятного дня.

Я улыбаюсь, не вынимая конфеты изо рта, еще раз благодарю его и выхожу в коридор. Как только дверь кабинета закрывается, улыбка исчезает с моего лица, и я тут же вынимаю конфету изо рта.

Я решаю, что она мне больше не нравится. Пожалуй, вряд ли мне еще когда-либо захочется такую конфету.

Эта мысль приходит мне в голову внезапно, и я думаю, что как-то слишком сильно сержусь. Я вспоминаю, что говорила мне Валентина у входа в кабинет: «Тебе следует злиться».

Злиться на что?

Но гнев исчезает так же быстро, как и появился, и остается лишь чувство дискомфорта. Я возвращаюсь в свою комнату за учебниками и по пути выбрасываю конфету в мусорку.

Филомена Родес, Y2, S2.

Филомена демонстрировала признаки психологического стресса, связанного с отчислением другой девушки. Чтобы облегчить ее страдания, эмоции были переписаны. Теперь она рада за эту ученицу и испытывает удовлетворенность.

Также были перезаписаны воспоминания о родителях, чтобы предоставить ей предысторию с более любящей семьей. Это повысит ее привязанность к семейству Родес и обеспечит ей успешное будущее после окончания академии. Полагаю, она будет очень доброжелательно относиться к их запросам.

Воспоминания за прошлую неделю также были скорректированы, чтобы не возникло противоречий.

После консультации с Уинстоном Уиксом я убежден, что Филомена по-прежнему имеет шансы окончить академию, хотя до конца года для нее устанавливается испытательный срок. В то же время рекомендуется продолжить ее социализацию. Ее личность развивается, когда она общается с другими.

По общему мнению, терапия контроля побуждений увенчалась успехом, и в данный момент необходимости в последующих мерах нет.

Когда я вхожу в класс, профессор Алистер разыгрывает сценку. Мы закончили изучать правила приличия при телефонном разговоре и перешли к обсуждению стиля. Как лучше всего подать себя и произвести запоминающееся впечатление. – Посмотрите, кто у нас тут, – объявляет профессор, когда я вхожу. Он одобрительно оглядывает меня. – Видите, девочки, – сообщает он остальным. – Вот это настоящая красота. Прекрасная и сдержанная. Он встает рядом со мной, я чувствую, что его строгий костюм ничуть не скрывает запах пота. – Растрепанные волосы и яркий макияж будут отталкивать людей. Это выглядит как протест, а значит, вызывает у мужчин недовольство. Мы хотим видеть вашу природную красоту, а не фокусы с зеркалами. Мистер Петров определил ваши сильные стороны и хочет, чтобы вы подчеркивали их, а не превращались в разукрашенных кукол. Он поворачивается ко мне и протягивает руку. Помедлив, я подаю ему свою.