Алексей Чайка - Крепость Луны [СИ]

— А я глух к музыке, — вставил Лев Сергеевич.

— Ты ещё молод, Лёва, — сказал Сан Саныч. — Это я — большая куча старого тряпья.

— Не говорите так! — возмутилась Настасья Никитична.

— Пардон, не буду, — склонил голову генерал.

— Вы, наверное, уж спать хотите?

— Да, пожалуй…

— Что?! — воскликнул Лев Сергеевич. — Ты ложишься в такую рань?!

Сан Саныч растеряно молчал.

— Ни в коем разе, господин Зотов! — продолжал Волконский. — Я ещё хочу потрепать с вами языком пару часиков да покурить трубку.

— Ну, разумеется, — через силу улыбнулся генерал. Ему казался чрезвычайно опасным этот ночной разговор, который, разумеется, будет откровенным.

Пришли дети и, расцеловав щёки, пожелали отцу спокойной ночи. Настасья Никитична так же сказала, что хотела бы лечь, и увела детей.

В доме стало тихо. В люстре потрескивали свечи, половина которых была нарочно погашена. В камине алели рассыпавшиеся угли; от них по комнате расплывалось усыпляющее тепло. В чёрные, чуть запотевшие стёкла начала стучать пурга.

Мы не будем приводить длинный разговор двух друзей, а скажем лишь, что, когда часы тяжело отбили двенадцать, трубка Сан Саныча грозила выпасть из его скользких от пота рук. Беседа, как он и полагал, была откровенной и для него весьма напряжённой. Разум Дениса бешено работал, потому что настоящий генерал, несмотря на болтливость, очень мало рассказал о своей прежней жизни и, особенно, о службе. Денис не сомневался, что разоблачён Волконским.

«Каким же будет его ход? — размышлял Денис в минуты затянувшегося молчания. — Или он предоставит ходить мне?»

— Уже поздно, — наконец произнёс генерал. Это вырвалось само собой.

Лев Сергеевич поднялся и кочергой пошевелил угли, отбросив самые крупные и пышущие жаром от края.

— Пожалуй. Я тебе покажу комнату, чтобы ты знал, где кровать, а где утка.

Сан Саныч тихонько хохотнул (разбудить домочадцев своим басом ему едва ли хотелось) и зашагал за Волконским.

Друзья попрощались.

Сан Саныч быстро разделся при свече и оглядел своё большое голое тело. Никаких иных знаков, кроме печати на левой голени, он не обнаружил. С мыслями о том положении, в котором он оказался, об игре, в которой Волконский теперь принимал самое активное участие, потому что знал правду, а если не знал, то уж точно догадывался, — с такими мыслями Сан Саныч юркнул в постель, дунул оттуда на свечу и заставил себя уснуть.

Лев Сергеевич осторожно прошёл в спальню, поглядел на жену. Послышался одинокий удар часов. Волконский махнул рукой в сторону двери и прошептал заклинание, потом разделся и лёг. Настасья Никитична повернулась к нему.

— Ты думаешь это Саша?

— Пожалуй, нет.

— А кто же, Лёва? И зачем он пробрался к нам под видом генерала?

— Ты задаёшь чисто женские вопросы, Настя. Я ведь знаю не больше тебя. — Волконский поцеловал жену в тёплые сладковатые губы. — Но я навёл защитные чары на детскую и нашу спальню.

Вихры снега за окном были светлы от пробивавшейся сквозь тучи почти полной луны. Свет этот, едва уловимый, чертил мутноватые тени и двух влюблённых людей.

Зимний рассвет занимался долго. Облака не покидали неба, и от этого тьма развеивалась медленно, обнажая заснеженные ветви и замёрзшую реку, для глаз неотделимую от земли.

По привычке хозяева проснулись рано. Они откушали кофей, запах которого разнёсся по усадьбе, будоража тягучие утренние мысли. После кофе Настасья Никитична занялась составлением меню ужина, а Лев Сергеевич пошёл открывать ставни. Когда у него имелось свободное время, он делал это сам, без прислуги и с огромным удовольствием. За ночь снега намело порядочно, кое-где высились сугробы, поэтому Волконскому пришлось применить магию, чтобы очистить прилежащую к зданию дорожку. На это он потратил примерно час, после чего вернулся вспотевший, подуставший, но весёлый.

— Стоило б так мучиться? — спросила Настасья Никитична.

Лев Сергеевич кивнул:

— Стоило. Наш гость не проснулся?

— Ещё нет. Ты же знаешь, он любит поспать.

— Но не до такой же степени!

— Так ведь полдевятого только.

— Всего лишь полдевятого, а меня разбудил жутким стуком кто-то жутко не гостеприимный, — донёсся голос из коридора, и в дверях показался Сан Саныч в бархатном халате. Его лицо было помято до такой степени, что создавалось впечатление, будто на нём давили картофель для крахмала. — Доброе утро, Настасья Никитична.

— Доброе…

— А с тобой, Лёва, я не здороваюсь.

— Не велика потеря, — ухмыльнулся Лев Сергеевич.

— Настасья Никитична, будьте добры, поставьте самовар.

— Хорошо.

— И не выглядывайте в окно, пожалуйста. Я завёл привычку обтираться снегом.

— Ты — и обтираться снегом?! — воскликнул со смехом Волконский.

— Не вижу поводов для удивления, — строго повёл бровью генерал. — Ты склонен к полноте, — добавил он, оглядев стройного друга, — а обтирание здорово нагоняет аппетит, так что не советую…

И Сан Саныч скрылся из виду.

— Если я склонен к полноте, то ты — к обету целомудрия! — хохотал Волконский, выходя вслед за генералом, чтобы воочию наблюдать за обрядом.

Настасья Никитична без улыбки покачала головой. Её догадка получила ещё одно подтверждение, ибо тот разнеженный генерал, который приезжал три года назад, и привычки которого она прекрасно помнила, не мог ни под каким видом решиться на обтирание снегом.

В ту же гостиную друзья вошли вместе. Генерал дрожал под халатом.

— Самовар… — начал Лев Сергеевич, но Настасья Никитична его перебила:

— Уже стоит.

— Ты — золото, Настасья Никитична! — воскликнул Сан Саныч.

— Кстати о золоте, — почти перебил Лев Сергеевич, которому показались неприятными такие слова, и который на удивление самому себе, почувствовал вдруг укол ревности. — Ты, Саша, до сих пор не смотрел мою реликвотеку.

— О! — в глазах генерала блеснул огонёк. — Я хотел тебя как раз спросить, будешь ли ты мне показывать свои сокровища. И ещё: как там мой кучер Лаврентий? Хорошо он устроился?

— Не беспокойся, кухарочка Татьяна на него уже положила глаз.

— Лёва, как ты можешь! — вспыхнула Настасья Никитична, трепетно относившаяся к теме женской чести.

Лев Сергеевич подскочил к жене и поцеловал её ручку.

— Прости, родная, но мне действительно кажется, что Татьяна влюблена в его…

— Лаврентия, — подсказал генерал.

— Вот. В его Лаврентия.

— Да это ничего! — заверил Сан Саныч. — Я переживаю лишь о том, как бы ваша кухарочка не забрюхатела.

Настасья Никитична была поражена.

— Мужчины ужасно грубы!

Друзья призадумались.

— Какие есть, — ответил Лев Сергеевич.

— Если б мы были не грубые, нам осталось бы только юбки натянуть, — добавил Сан Саныч.