Алексей Чайка - Крепость Луны [СИ]

Надивиться не мог я тому, что с того утра, как я покинул Волконских, минуло всего двое суток с лишком. Мне казалось, что прошла целая неделя: настолько часто чередовались друг с другом в эти два дня и две ночи опасности и приключения. Теперь же, полагал я, наступит пора отдыха и дурманящей голову скуки. Но судьба посмеялась надо мной, вынудив признать ошибочными мои предположения.

Жизнь моя у старца началась с обеда, потому что я был голоден. Авенир наложил в большую плоскую тарелку кучу разных кореньев самого неприглядного вида. Я с таким удивлением поглядел на это сомнительное кушанье, что Авенир счёл нужным заметить следующее:

— Мясо я позволяю себе один раз в неделю, в воскресный день. Но поскольку ты — человек молодой, я сделаю ещё один мясной день, скажем, в четверг. Два дня, когда на столе будет лежать мясо, — более чем достаточно. В остальное время будет пища исключительно растительная. Привыкай.

Коренья звонко хрустели на зубах и выделяли то кислые, то горьковатые, то вяжущие соки. Порой я не мог сдержать судорогу, проходившую по лицу, и тогда Авенир подозрительно косился и тихо хмыкал.

— Они полезны, — сказал он, как бы между прочим.

— Хоть это утешает и как-то покрывает страдания, — не выдержал я.

— Ещё благодарен будешь.

— Эх, я бы не рассчитывал…

— Язык же у тебя, сударь! — погрозил пальцем Авенир.

— Я бы и не то сказал, да от ваших кореньев язык отнялся, не чувствую совсем и гадко так… — я сделал пару глотков какого-то пойла из деревянной кружки и поднялся. — Благодарю за чудесный обед!

— Далеко не уходи.

— Жаль, а я собирался для лучшего моциона прогуляться…

— Будешь учить мой метод трансгрессии.

— Как?! — вздёрнул я брови в приятном удивлении. — Прямо сейчас? Я готов.

— Жди в библиотеке.

— В библиотеке? А где это?

— Там где книг много, сударь, — язвительно заметил старец, убирая немногочисленные столовые приборы.

— Стало быть, первая большая комната — это и есть библиотека?

— Вы — настоящий сыщик, господин Переяславский!

— Вам всё шутить… — пробормотал я на выходе из крошечной кухни, в которой мы обедали.

Авенира ждать не пришлось. Он явился с мелом в руках и прочертил на полу линию.

— Освободись от старых навыков трансгрессии, — сказал он (я со страхом глядел на меловую линию в пяти шагах от меня). — Если ты ошибёшься и сделаешь всё по-старому, тебя схватят жандармы, и делу конец. Хочешь этого? Думаю, нет.

Мой способ трансгрессии заключается в том, что я применяю заклинание собственного изобретения и вообще смотрю на мир другими глазами. Тебя учили рассекать пространство, рвать его. В итоге получается сильный магический взрыв, будто пушечное ядро упало. Я же говорю, что человек — часть мира, часть пространства, в котором он находится. Человек должен не рассекать воздух, а перетекать по нему, сначала распадаясь на атомы, потом собираясь заново. Тебе надобно представлять не место твоего прибытия, а путь.

— А если я не знаю местности? — спросил я.

— Кто же от тебя требует представлять каждую ветку на ёлке, сударь? Пусть воображение твоё рисует небо, колыхаемый воздух, горы, луга, леса, поля внизу. Мелочи не имеют значения, главное — общие черты окружающего мира. Они-то и помогут заклинанию. Ты понимаешь, что от тебя требуется?

— Пожалуй, понимаю.

— Тогда повтори главное: представлять не место прибытия, а…

— А само перемещение, — продолжил я и, когда Авенир довольно кивнул, с облегчением выдохнул. — И чем красочней, тем лучше. Позвольте ещё вопрос. Мне уже посчастливилось лететь по воздуху как птице, благодаря одной любопытной магической вещице. Могу ли я использовать запомнившееся мне ощущение полёта?

Огонёк блеснул в глазах Авенира.

— Можешь. Я только похвалю тебя, Николай, — ответил он с едва заметной ноткой гордости. — Рад, что ты замечаешь такие детали. Мысли для того и нужны, чтобы рождать ощущения. Воображение, которое будет рисовать яркие штрихи перемещения, и трепет сердца, который рождает воспоминание о полёте, сделают твоё заклинание сильным и точным, а трансгрессию быстрой и лёгкой. И всё же, — усмехнулся старец, — не надо возносить себя на облака, если ты перемещаешься в пределах одной комнаты.

— Хорошо, — кивнул я с улыбкой, испытывая маленькую гордость за свою догадливость.

— Теперь о заклинании. Оно сравнительно простое, но невербальное. Более того, оно совершенно невербальное или, как я говорю, квазиневербальное.

Авенир сделал паузу, в течение которой мои брови ползли всё выше и выше, потом он подошёл к столу, с трудом отыскал обрывок листа и, смочив перо в чернилах, набросал коротенькую строчку. За это время я вспомнил, что в Академии нас знакомили с этим уникальным видом заклинаний, которые применяются чрезвычайно редко из-за сложности выполнения. Совершенно невербальные заклинания невозможно передать на словах, для их воспроизведения используют разработанную средневековыми алхимиками магопись.

— Сможешь прочесть? — спросил старец, сунув мне в руки обрывок, на котором были написаны странные, то увеличивающиеся, то уменьшающиеся знаки.

— К сожалению, нет, — вздохнул я. — Мне известно только, что каждое слово начинается с большой буквы, которая ставится в середину. Вторая буква чуть меньшего размера располагается справа от заглавной буквы, третья слева, четвёртая — справа от второй и так далее.

— Ясно, — Авенир отнял у меня обрывок. — И чему вас только учат в этих Академиях!

Я вспыхнул.

— Вы полагаете, что студент Академии, будущая профессия которого, например, жандарм или сыщик, или юрист, должен знать магопись? Это, по меньшей мере, странная мысль.

— Обсуждать мои мысли — это последнее, на что ты будешь тратить время, сударь. Так и знай. А сейчас… если ты не умеешь читать магопись, стало быть, у нас есть только один выход: поместить знание о заклинании в твою голову. Знаешь, как это делается или тоже не…

— Разумеется, знаю. И не в восторге от этой затеи, честно говоря.

— А кто в восторге? Это противный способ познания, но без трансгрессии на Урале не обойтись. Тебе надо выучиться моему методу.

— Хорошо, я готов.

— Сядь в кресло и представь себе что-нибудь. Да хотя бы и то, как по печи ползёт мышь. Только обращай внимания на детали.

Я опустился в кресло и откинулся на спинку. Постарался как можно ярче представить себе не передвижение мыши, а сутолоку на городских улицах. Рисовал блестяще одетых кавалеров, красивых высоких женщин, причём, на них не было ни украшений, ни платьев, ни туфель, словом, вообще ничего не было. Дамы грациозно шагали под руку с кавалерами, из проносившихся экипажей с возгласом удивления высовывались пожилые чопорные старушки, а кучера, извозчики и прочий мелкий люд с усмешкой приглаживали усы и бороды, чесали затылки.