Алексей Чайка - Крепость Луны [СИ]

— Ты ведь Рид, не так ли? — я растягивал улыбку, как только мог, хотя меня била мелкая дрожь.

Луриндорец внимательно посмотрел на мою руку, потом заглянул в глаза, а потом вдруг сделал нечто такое, чего я никак не мог ожидать. Он железными пальцами вцепился в запястье и одним расчётливым движением так вывернул мою руку, что я едва не взбежал по прутьям, подобно опытному акробату. Свет померк в глазах. Крик сорвался с губ. Казалось, что тысяча раскалённых игл вонзилась в плоть.

— Надо говорить так: «Ваше величество Рид, принц Луриндорский», — спокойно произнёс луриндорец, не ослабляя хватку. — Тебе понятно?

— Да! — простонал я.

— Не слышу.

— Да, ваше величество Рид, принц Луриндорский!

— То-то же, — Рид разжал пальцы.

Я упал на колени и принялся баюкать руку. Слёзы невольно текли из глаз.

— Начнёт сначала, коль уж я изволил тратить на тебя драгоценное время. Кто ты и с какими намерениями пытался попасть в Крепость?

Я помолчал немного, растирая плечо, потом отполз подальше от прутьев и начал:

— Знаешь, дружок… Даже если бы в тебе было столько же благородства, сколько спеси, в чём я сильно сомневаюсь…

— Ваше величество! — взмолился охранник, трепеща всем телом и едва не падая к ногам господина. — Позвольте наказать его! Отрежем ему гнусный язык!

Рид усмехнулся.

— В целом идея хорошая, Аттир, но в ней присутствует изъян: если ты отрежешь нашему гостю язык, как же он сможет ответить на мои вопросы?

Я отметил, что Рид произнёс речь на ранийском, то есть с расчётом на меня.

— Ваша правда, ваше величество. Каюсь, глуп и не отёсан.

Принц благородно кивнул в знак согласия и повернулся ко мне.

— Что же? Мне повторить вопрос?

— Пожалуй, что так.

— С какой целью…

— Ах, этот вопрос… — перебил я и отмахнулся. — Я думал, вы спросите, голоден ли я, не замёрз ли…

— Аттир, друг мой, — вздохнул Рид почти театрально, отвернувшись от меня и не слушая. — Этот человечишка не желает отвечать на вопросы, стало быть, нам незачем слушать его. Позови меня на рассвете и казни его через отсечение головы. Я должен быть свидетелем.

Моё сердце ухнуло вниз.

— Погодите, ваше величество. Я готов ответить на все ваши вопросы, если вы только предоставите мне шанс…

— Боюсь, слишком поздно.

Рид зашагал прочь. Он был на середине лестницы, когда остановился и повернулся к охранникам.

— Я понимаю ваше негодование от нанесённой обиды вашему господину, но нынче не время для возмещения обид. Не надо издеваться над пленником, хотя бы это было для вас прекрасным развлечением. Будьте благороднее.

Он прибавил ещё что-то на луриндорском наречии, и в голосе я услышал налёт тревоги. Аттир кивнул, спрятал меч и поклонился вместе с друзьями уходящему господину.

Уж не знаю, как я пережил эти последние часы, ведь они сами по себе были казнью, долгой и мучительной. Одна часть меня рвалась вперёд, искала выход, терзалась, но всё-таки порождала надежду, основанную на упоминании Хранителем неуязвимости и слепой человеческой вере, что не может так просто оборваться моя жизнь. А другая часть топила в мутных водах безысходности, тисками сдавливала грудь чёрными мыслями о грядущем конце, и когда она одерживала победу, я опускался на пол и прятал пылающее лицо в коленях.

Пару раз я пытался заговорить с охранниками Рида, но они отвечали молчанием. Тогда я начинал грубить и поносить и Крепость, и Рида, и всех на свете. Луриндорцы стояли как каменные до тех пора, пока Аттир не отлучился на несколько минут и, вернувшись, не сказал по-ранийски: «Рассвет».

Меня вывели во двор. На востоке занималась алая заря. Сумерки таяли, уступая свету. Я едва держался на ногах от усталости, но всё же резко оглянулся на приближающиеся шаги и жадно вгляделся в равнодушное лицо Рида.

— Послушайте, вы лишаете жизни невиновного, — начал было я.

Плашмя ударили мечом, и я повалился наземь.

— Ты просто человеческое отродье, букашка из дикой страны, — проговорил Рид с презрением, от которого у меня поползли мурашки. — Ты ничто. Минет год, и о тебе никто не вспомнит.

— Заплатишь, гнусная тварь! — прошипел я в ответ.

— На колени! — рявкнул Аттир.

Мне наклонили голову. Сердце бешено билось.

— Ты не будешь королём, предатель! — выкрикнул я.

Рид подался вперёд и выкрикнул:

— Нет!

Но было поздно. Стремительно падая, меч Аттира блеснул в первых лучах восходящего солнца и отсёк мне голову.

Ольга жесткого страдала так, как может страдать женщина, чья жизнь лишена смысла. Её не плен душил, а одиночество, отсутствие любви, по которой тосковала душа, невозможность радовать близких людей и отдавать себя. Рядом она не видела никого, кто бы мог отзываться на ласку, любовь, привязанность. За ней ухаживали, купали, расчёсывали, одевали в яркие дорогие наряды, но она чувствовала, что слуги презирают её, чужеземку, и насмехаются над её незнанием традиций и луриндорских правил приличия. Августейшая семья возненавидела её, ведь на Рида возлагались большие надежды: ему в жёны прочили первую богачку Луриндории, наследницу древнего рода купцов, пятнадцатилетнюю Патрис. Один только король Ирл смотрел на неё более чем снисходительно, даже ласково. Но причина такой доброты скрывалась не в Ольге, а в нашёптываниях советников, которые с тревогой пытались разгадать замыслы Рида.

А Рид что-то замышлял. Чтобы немного освободиться от подозрений и расчистить поле для действий, принц пустил слух о том, что желает стать управляющим Дальних земель. Ему почти поверили, хотя так и не смогли понять, какую роль в этом может сыграть чужеземка. Кто-то ждал от неё великих способностей пророчицы, в тиши полуденного отдыха просил погадать на руке, но Ольга пожимала плечами и принималась извиняться «на этом варварском ранийском наречии». Одна часть дворцовых интриганов и нахлебников решила, что Ольга притворяется, другая часть (больше женская) утверждала, что Ольга влюблена в Рида, как кошка.

Но никто не подумал, что это сердце Рида пылает страстью. И правильно. Рид сразу понял, что не сможет играть роль влюблённого молодожёна, и был откровенно холоден и даже груб с Кожевиной. Он не бил Ольгу только потому, что не прилично было бы видеть подле себя избитую невесту, хотя руки у него чесались.

Ольга видела Рида насквозь, уж в этом она преуспела. Её представления о нём, как о тщеславном, не в меру гордом, самолюбивом, жестоком проходимце, только укрепились за время пребывания в Крепости. Его тёмное сердце было полно коварства и подлости, которые пустили глубокие корни в детстве и юности, в те далёкие годы, когда он начал понимать, что не может быть королём Луриндории: старший брат стоял преградой между ним и престолом. Чувства Рида огрубели, совесть зачахла, пока он взращивал план мести и захвата трона.