Петр Никонов - Долгое путешествие

Еще забавнее то, что, по сути, все эти люди верят в одно и то же, а мелкие различия их доктрин, за которые они так упорно сражаются, уничтожая своих соседей десятками тысяч на протяжении последних двух тысячелетий, порой, непонятны не только мне и братьям, но и нашему Отцу. Особенно, помню, нас в свое время озадачило то, каким образом разумные, в общем-то, проповеди еврейского раввина, ратующего за возвращение еврейского народа к чистым консервативным традициям в противовес погрязшим в неге и коррупции жрецам, внезапно стали основой для преследования всего еврейского народа, продолжающегося и поныне. И лишь немного менее нас удивило вознесение не-еврейскими народами этого еврейского раввина, выступавшего против распространения его идей за пределами Израильского царства (то есть среди тех, кто его стал, в итоге, превозносить), на пост, равный нашему Отцу, путем создания довольно языческой концепции триединства. После этого нас, правда, уже почти ничто не удивляло, даже то, что нас, ангелов, стали воспринимать чем-то вроде языческих младших богов, добавив к нам в компанию (естественно, без нашего ведома, согласия и разрешения) немало тысяч так называемых «святых».

У Стены Плача, она же Западная стена Храма, как обычно, людно. К самой стене я не иду, незачем нервировать Михаила, который наверняка за мной наблюдает. Просто, пройдя через рамку металлоискателя и улыбнувшись серьезным охранникам, вооруженным до зубов, спускаюсь по лестнице и рассматриваю величественные остатки некогда действительно впечатляющего строения.

Мужчины омывают руки и проходят к стене, чтобы помолиться и оставить между камнями записку с просьбой. Женщины делают то же самое, но далеко от меня, в правой части стены. Здесь, напротив левой, мужской части Стены плача, женщин почти нет. Но одна из них оказывается прямо рядом со мной.

Она подходит справа, неслышно ступая по отполированным миллионами шагов серым каменным плитам. Чувствуя ее присутствие, я лишь слегка поворачиваю голову, уже зная, кто она. Длинные волосы, узкое, немного восточное, немного славянское лицо, грустные глаза.

- Здравствуй, Джудит, - я так и не поворачиваюсь к ней, продолжая рассматривать стену и подходящих к ней людей в черных, несмотря на жару, одеждах.

- Здравствуй. Сегодня ты можешь звать меня Рэйчел.

- Рэйчел… Рахиль, Ракель, великая мать и заступница. У тебя много имен, Рэйчел?

- Столько, сколько захочу, - она улыбается, показывая ровные белые зубы. – Тебе разве никогда не казалось глупым, что человек может контролировать почти всё в своей жизни, кроме имени? Большинству людей имя дают родители, совершенно не интересуясь его собственными предпочтениями. Детей называют в честь кого-то – бабушек, дедушек, неведомых родственников, королей, актеров, художников, героев книг, даже городов и автомобилей. И человек, большинство людей, несут эту печать, клеймо на себе всю жизнь не просто как некое социальное обозначение, но как сублимированное отражение собственной личности. Немногие решаются поменять имя. Фамилию меняют многие, а вот имя – единицы. Кажется, что поменяешь имя, и поменяешь судьбу или личность. Но это же фигня. Имя – это всего лишь имя: набор букв и звуков, под которым тебя знает кучка других людей. Если я могу поменять свои планы на день, могу поменять настроение, могу поменять платье, в чем проблема для меня изменить имя? Сегодня мне нравится одно имя, потому что оно для меня удобно и соответствует случаю. Завтра обстоятельства меняются, и я меняю одежду, меняю место, почему бы не изменить заодно и имя, соответственно изменению обстоятельств и моего настроения? Разве от этого я перестаю быть собой? Разве меняется моя личность, когда я переодеваю платье? И разве меняется она, когда я называюсь другим именем?

- Интересная мысль, - я улыбаюсь, поворачиваясь к ней.

- Тебе еще интереснее, Гавриил, - усмехается. – Ты, ведь, помимо имени, меняешь тела, меняешь личности, сливаясь с сознанием своих физических тел. Вероятно, примериваешь на себя их судьбы и жизни. Как ты их называешь для себя? Мулы? Тела? Куклы?

- Носители. Это немного не так происходит, но, в целом, ты верно описала в общих чертах.

- Увы, твои умения мне недоступны. Но хотя бы имя-то я точно могу поменять. А порой, вместе с именем, я полностью меняю характер – личность, то кривое субъективное зеркало, через которую мой разум воспринимает окружающий мир, и мир то же немедленно изменяется. Интересная игра, не находишь?

- Нахожу, - соглашаюсь я. – Кто ты, Рэйчел, Джудит, или как тебя там? Кто ты, обладательница тысяч имен и сотен кривых зеркал?

- Ууу, какое хорошее описание ты для меня придумал! - она смеется, положив свою руку мне на плечо. – Спасибо!

- Так кто же ты? Я поначалу думал, что в твоем теле скрывается Михаил или кто-то еще из моих братьев. Но я бы это почувствовал. Поэтому эту версию я отверг.

- И правильно сделал. Я бы еще на твоем месте эту версию хорошенько отпинала. Зачем таким негодным глупым версиям пытаться пролезть в твою прекрасную голову?

- Потом я решил, что ты – это кто-то из мелких духов, младших ангелов, работающих на моих братьев. Скорее всего, на Михаила, это на него похоже.

- Да, ладно? – она снова смеется. – С Михаилом я, увы, не знакома, но из того, что я о нем читала, мне показалось, что это такой зазнайка, который все проблемы решает или лично с огненным мечом, или во главе армии. Подсылать к брату шпионов, наверное, не в его духе. Нет, ты снова не угадал.

- В целом, твое впечатление о нем верное. Но мы все учимся. Даже если ты не шпион Михаила, я уверен, что на этой площади сейчас за мной следит, если не он сам, то кто-то из его приспешников. Они бы не стали оставлять меня одного в таком месте.

- А что ты можешь им сделать? И почему именно здесь?

- А вот этого тебе знать не нужно, - я настороже, еще чего не хватало – разбалтывать тайны Абсолюта всяким непонятным существам.

- Ну, не нужно, так не нужно, - соглашается она с улыбкой.

- Так кто же ты?

- Ну, сейчас я, пожалуй, как настоящая Рахиль, отождествляю себя с матерью, заботящейся о детях своих, скорбящей о них и пытающейся удержать их от неверных поступков.

- Это сейчас. А вообще?

- А вообще, Гэбби, это слишком интересная тайна, чтобы тебе ее просто так раскрывать. Ты же у нас главный в мире специалист по тайнам, вот и думай. И вообще, ты задаешь неправильный вопрос. Ты должен интересоваться не тем, кто я такая.

- А тем, почему ты здесь и почему ты следишь за мной, - догадываюсь я.

- Именно, Гэбби, именно.

- И почему?

- Ты приехал сюда, в Иерусалим, по делу. Подозреваю, что ты уже выяснил всё, что хотел, а значит – твое задание почти завершено, и ты освобождаешься для следующего задания, которое ты и будешь искать. Ну, или, скорее, оно будет искать тебя. Проблема в том, Гэбби, что твои методы очень небезопасны для этого мира. Ты делаешь много того, что, по-твоему, направлено на стабилизацию мира. Но твоя проблема в том, что ты никогда не можешь предугадать последствия. Я имею в виду истинные последствия. Эффект бабочки, Гэбби, как у Брэдбери, помнишь? В принципе, это неумение видеть последствия дальше, чем на пару шагов вперед, и привели тебя в этот мир, насколько мне известно. Но тебя слишком много для этой планеты. Твои действия оказывают слишком большое влияние, а действий этих ты совершаешь слишком много. Не знаю, зачем это тебе, точно не ради денег. Подозреваю, что это азарт. Но этот азарт слишком дорого обходится человечеству. Ты не видишь, но вижу я, что если ты не остановишься прямо сейчас, ты нанесешь такой сильный удар миру, последствия которого придется расхлебывать сотням и тысячам еще многие годы. Ты стремишься привести мир к стабильности и к равновесию, но именно ты прямо сейчас стоишь в шаге от того, чтобы эту стабильность разрушить, окончательно это равновесие похерив.