Петр Никонов - Долгое путешествие

По мягким коврам роскошно отделанных в стилистике ближневосточного ар-нуво коридоров, я поднимаюсь в президентский люкс. Отель «Кинг Дэвид» с его почти вековой историей всегда был одним из лучших отелей в Израиле, да и во всём регионе. Дом для множества беглых европейских и азиатских монархов и временное пристанище для бесчисленного количества действующих правителей, миллиардеров и знаменитостей. Пристанище, надо признать, очень комфортное и качественное.

Были в истории этого отеля и черные полосы, о которых сообщает мемориальная табличка на фасаде. В 1946 году боевики еврейской организации «Иргун» в борьбе за независимость Израиля взорвали часть отеля, где в то время находились офисы британской администрации, убив девяносто одного человека. Но отель восстановили, вернув ему его изначальную функцию, и ныне о том печальном дне не напоминает ничего, кроме пресловутой таблички.

Леонид Левин встречает меня в одном из трех шикарных люксов. Когда его охранники заканчивают меня обыскивать, он жестом приглашает меня в малую гостиную, отделанную темным деревом и золотом, из окна которой открывается захватывающий вид на старый город Иерусалима.

Он высок, строен и, по-своему, красив. Его лицо располагает к себе с первого взгляда. Но со второго взгляда начинаешь замечать контраст между милой дружелюбной улыбкой и глубокими темными глазами, в которых, кажется, навсегда поселился арктический холод. В автобусе по пути в Иерусалим я изучал его фотографии и статьи о нем. У меня было достаточно времени для этого – поездка заняла почти два часа. Отмечаю, что он совсем уже поседел, однако старым не выглядит.

Охрана уходит, аккуратно прикрыв дверь. Леонид приглашает меня присесть на низкое кресло, обитое темно-коричневой кожей, у круглого позолоченного столика. Сам садится напротив.

- Я не очень люблю давать интервью, - с ходу сообщает он, - но вас хорошо рекомендовали. Только давайте быстрее, у меня через полтора часа встреча в Кнессете. Думаю, у нас есть около двадцати минут.

- Хорошо, - киваю, - это полностью отвечает моим собственным намерениям.

И правда, чего тянуть. Погружаю Игоря Эткинда в дрему и тут же, пока закрывшиеся глаза собеседника не обеспокоили Левина, выхожу из тела Игоря и вхожу в тело Леонида, пройдя прямо сквозь разделяющий нас столик. Я молодец – операция проведена быстро и чисто, сознание Левина усыплено, а я уже освоился в новом теле, смотря на сладко дремлющего передо мной молодого программиста.

Прекрасно. Времени у меня мало, поэтому к самому главному. В прошлом Левина покопаться, конечно, интересно. Путь, проделанный им едва ли за десять лет от программиста в госучреждении средней руки до одного из самых влиятельных людей России, а потом и сенатора, несомненно, было бы очень интересно изучить. Впрочем, в России конца восьмидесятых и начала девяностых таких биографий было немало. Не менее интересно было бы и покопаться в тех эпизодах, по которым его обвиняют в убийствах и даже заочно приговорили в России к пожизненному заключению. Но я здесь не за этим. Мне нужен Эгрес Банк.

Почти сразу же я нахожу упоминания о нем в памяти Леонида. Он много думал об этом в последние дни. Я начинаю распутывать ниточки памяти, и постепенно передо мной раскрывается вся история.

В начале двухтысячных Шандору Гелленхази очень повезло. Хотя начиналось всё не слишком весело. Его маленький банк, Эгрес Банк, с трудом балансировал на грани разорения. Несколько крупных клиентов банка разорились. Их бизнес был завязан на экспорт товаров в Россию, а после кризиса 1998 года покупательская способность в России сильно упала, и эти клиенты исчезли, не вернув выданные им Эгресом кредиты. Идеи Гелленхази о продаже банка кому-то из крупных игроков венгерского финансового рынка воплотить в жизнь не удалось. Сложно было всем, и не только из-за России, но и из-за трясущих экономику Европы изменений, связанных с переходом на евро.

Было сложно в те дни и одной крупной нефтяной компании в России. Одной из крупнейших – РОКОС. Нет, с деньгами у них всё было очень хорошо, но стало значительно сложнее проводить международные сделки по привычным схемам. На западе развернулась борьба с оффшорами, трансфертным ценообразованием и многочисленными схемами образования основной прибыли в безналоговых регионах. Обратили пристальное внимание на традиционные оффшорные страны и российские налоговые органы. Вице-президент РОКОСа по международным операциям, Леонид Левин, искал альтернативные пути проведения трансграничных сделок, не привлекающие внимания ни российских, ни американских, ни европейских фискальных регуляторов.

Леонида и Шандора познакомил один общий друг, Вадим. Он был довольно крупным бизнесменом, партнером одного из клиентов Шандора и другом Леонида, еще с комсомольских времен. Встретившись в Праге, они нашли общий язык, и через месяц Эгрес Банк стал обслуживать счета нескольких связанных с РОКОСом компаний. Партнерство расширялось, и Гелленхази стал трастовым управляющим целой цепочки компаний в разных странах, перепродающих продукты РОКОСа по всему миру. Прибыль по-прежнему образовывалась там, где с нее не нужно было платить больших налогов, но все эти компании формально никак не были связаны ни с РОКОСом, ни с Эгресом. Причем, это были реальные нефтетрейдеры – с офисами, с персоналом, даже с танкерами во владении. Вот только кто был реальным владельцем, никто не знал.

Обороты росли, и через год Гелленхази было дополнительно поручено хранить в своих сейфах ключи от счетов сотни с лишним компаний, которые, хотя им и не управлялись, но тоже участвовали либо в продаже нефтепродуктов РОКОСа, либо в реинвестировании прибылей в другие активы. Шандор был счастлив – его банк не только спасся от банкротства, но еще и приносил невиданные доселе прибыли. При этом, ему не приходилось делать ничего прямо противозаконного.

Всё внезапно закончилось в две тысячи третьем. РОКОС был разгромлен российскими спецслужбами и растащен на куски. Его владельцы и директора были арестованы, Леонид Левин уехал в Израиль. Гелленхази оказался в странном положении. О роли Эгрес Банка почти никто не знал, платить Эгресу за обслуживание подконтрольных компаний никто не собирался, потребовать же их формального права ни у кого не было. Сам Гелленхази, наверное, мог бы использовать эти активы и деньги по своему усмотрению, но он панически боялся к ним притронуться, так как за ним могли прийти и страшные российские «кэгэбэшники» (болезненная для будапештцев тема), и люди Левина.

Сам Левин про эти активы помнил, но не хотел привлекать к ним внимание, так как существовал шанс, что Россия может потребовать вернуть все деньги и всё имущество ей, а дружественно настроенные к русским власти Венгрии такое требование удовлетворили бы. К тому же, вопрос существования этих активов мог вызвать нежелательное внимание и в Брюсселе, и в Вашингтоне, и, что хуже всего, в Иерусалиме.