Дэниел О’Мэлли - Ладья [litres]

Мы подошли к школе – это было скопление приятных на вид строений с красными крышами, садов, тиров, спортзалов и всевозможных размеченных участков, предназначенных для специализированных занятий. Здесь также имеются скалы, специально созданные болота и крупные оранжереи с мини-джунглями и тропическими лесами. Я снова увидела общежитие, в котором когда-то жила, и хорошо укрепленный медицинский центр, в котором каждый месяц подвергалась куче тестов.

Мы ходили по классам и молча сидели на некоторых занятиях, где ученики искоса на нас поглядывали. Я лишь посылала благодарность звездам, что сейчас было не одно из тех посещений, когда от нас требовалось проводить встречи с учениками, и по усталой походке Элизы я видела, что она испытывала те же чувства.

– Вы выглядите немного напряженной, ладья Гештальт, – заметила Штеффи. – Пожалуй, нам стоит пойти в какое-нибудь более спокойное место.

Она открыла дверь и провела нас в мягко освещенную комнату.

Там я осмотрелась с интересом – ведь здесь содержались одни из ценнейших ресурсов организации – девять младенцев, свезенных со всех частей Соединенного Королевства. Накануне вечером я читала их дела и могла назвать каждого по имени. Два мальчика имели индейские корни. Одна девочка из Африки. Три крошечных англосакса. Два британских араба. И прекрасная девочка-японка с тоненькими серебристыми рожками, торчащими, закручиваясь, из висков.

– Шури Цукахара, – пробормотала я. – Представляю, в каких муках она рождалась.

– Матери делали кесарево, конечно, – сказала Штеффи. – Операцию проводили хирурги Шахов, чтобы обеспечить максимальную безопасность и матери, и ребенку. Мы готовились и следили за его развитием еще с первого УЗИ.

– Она красивая, – заметила я. – Какая была легенда?

– Осложнения, – ответила Штеффи. – Под это слово много что подпадает, и, спасибо усилиям наших хирургов, мать выжила и сможет родить еще.

Мы стояли в яслях, глядя на будущее и вдыхая легкий младенческий запах. Это был особенно удачный год, и аж девятеро детей представляли для Шахов существенное пополнение. А со временем к ним присоединятся и другие – те, чьи способности не успели проявиться в утробе.

В девятнадцатом веке, когда вовсю обсуждалась теория эволюции, возникло опасение, что одаренные члены Шахов могут оказаться исчезающим видом. Обладающие сверхъестественными способностями редко рожали таких же детей, и пока члены Шахов были лишь поверхностно знакомы с трудами Менделя, а к работе Дарвина относились со значительной долей скепсиса, принципы селекции были им хорошо известны. Однако немного покопавшись в архивах и проведя подсчеты, оказалось, что численность сотрудников Шахов оставалась сравнительно стабильной по отношению к численности населения Британии и, что даже более интересно, сравнительно стабильной по отношению к количеству возникающих угроз. Как правило. Объясняй это как хочешь.

В любом случае видеть малышей было крайне приятно – до того, как один из них заворочался и начал реветь. Тогда вошла нянька и, нежно взяв маленькую арабку на руки, отнесла ее к креслу-качалке. Затем расстегнула рубашку и приложила ребенка к груди. Вспыхнув румянцем, я резко отвернулась – и с удивлением заметила, что Элиза сделала то же самое. У нее было столько тел – я бы и не подумала, что она так стыдлива. В этот момент у нее зазвонил телефон. Она ответила – я стала внимательно прислушиваться.

– Верно, – сказала она. – Понимаю. Оставайся на линии. – Элиза приложила телефон к груди и повернулась к нам. – Штеффи, возникли кое-какие дела. Здесь есть комната, где я могла бы поговорить?

– Конечно, – ответила Штеффи, выводя ее из яслей в пустой класс.

– Я могу чем-то помочь? – спросила я.

– Нет, тут кое-что, с чем могу справиться только я, – ответила Элиза. – Лучше продолжай осмотр, а я догоню.

– Дальше по плану у нас санаторий, – сообщила Штеффи. – Если мы закончим там раньше тебя, просто позвони Миффи.

Оставив Элизу разговаривать, мы двинулись по коридору.

– Что ж, как удобно, – отметила она. – Наконец мы с тобой можем приятно прогуляться без нее.

И мы вошли в санаторий.

Говорят, из всех чувств с памятью теснее всего связано обоняние. Я подтвердить этого не могу, но если тебе когда-либо доведется побывать в Имении, загляни в санаторий, открой дверь, вдохни побольше воздуха через нос и сама увидишь, что будет. Я говорю это тебе потому, что если в яслях я никогда раньше не была, то санаторий был мне прекрасно знаком. Конечно, во времена обучения в Имении меня не раз отправляли туда с приступами гриппа, ночными кошмарами, истериками, ободранными коленями, нервной диареей, стресс-индуцированной тошнотой, тревожным кровотечением из носа, вывихнутыми лодыжками и воздействием среды из-за того, что я потерялась во время похода. А в один памятный день меня отправили туда после того, как выловили со дна бассейна, где я чуть не утонула. Поэтому когда я туда вошла, мне стало немного не по себе.

Какой-то медработник тут же увел Штеффи обсудить восстановление ребенка, повредившего паутинную бородавку во время бега по полосе препятствий, и я, претерпевая неловкости, осталась одна. Я стояла и настороженно смотрела на больных детей, а они на меня. Проблемы у них были самые разные – от спортивных травм и множественного аппендицита до воспаления миндалин и тяжелых случаев воспаления копыт.

Они, конечно, знали, кто я такая, и хотя знали о широких полномочиях ладей, а также о потенциале моего сверхъестественного дара, о котором ходили легенды, я не сомневалась, что ученики в общежитии передавали друг дружке анекдоты о позорных происшествиях моей юности. Однако мне даже немного придало бодрости, когда я увидела, как они передо мной дрогнули. Наконец, простояв молча несколько минут, я почувствовала, что должна подойти к ребенку, который смотрел на меня самыми безумными глазами.

Это был Мартин Хейер, девятилетний мальчик, от прикосновений которого в буквальном смысле сворачивалась кровь. Он был милым ребенком с грязными светлыми волосами и в детских латексных перчатках, которые Шахи выдают ученикам, еще не овладевшим своими «прикосновенческими» способностями. Мне самой приходилось носить их первые несколько недель в Имении. Вызвав в памяти дело Мартина, я вспомнила, что он любил футбол и науку и был прислан сюда для исследований. Но сейчас у него, похоже, была пневмония.

– Привет, – поздоровалась я нерешительно. – Меня зовут…

– Я знаю, вы ладья Мифани, – просипел он. – Я видел вас прошлой ночью во сне.