Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище [litres]

С этими словами Ренелле направил дуло пистолета на крохотную птичку. Щелкнул взведенный курок…

– Нет! – ахнула мисс Лоддиджс.

Словно в ответ на выкрикнутую ею мольбу, Ренелле внезапно упал – рухнул на пол ничком. Пистолет его откатился в сторону, да так далеко, что не достать, а возникший неизвестно откуда человек в черном уже вязал профессора по рукам и ногам, точно молодого бычка. Покончив с этим делом, он поднялся на ноги и с силой встряхнул Ренелле.

Полуоглушенный, Ренелле заморгал и поднял взгляд на своего противника.

– Ты?! – прорычал он.

– Да, – звучным голосом отвечал незнакомец.

В эту минуту пламя свечи озарило его черты, и что же? Перед нами стоял он – доппельгангер, двойник Иеремии Мэтьюза! Мисс Лоддиджс окаменела от изумления. Оставив Ренелле в той же позорной позиции, на полу, незнакомец подошел к клетке с птицей. При виде лоддигезии его суровое лицо озарилось блаженной улыбкой, и таинственный доппельгангер что-то пробормотал – быть может, молитву.

– Уж не вы ли проникли в оранжерею с нашим колибри? – спросила мисс Лоддиджс. Голос ее очевидно дрожал от нахлынувших чувств. – Не вы ли переставили чучела птиц в моей гостиной? И не вы ли, – пристально вглядываясь в лицо незнакомца, прошептала она, – были той ночью в моей спальне?

– Да, – негромко ответил он. – Простите, если я вас напугал. Я искал la Joya .

В голосе его явственно слышался испанский акцент, а чувства казались вполне искренними.

– Я вовсе не испугалась. Я просто… надеялась, что это некто другой.

Казалось, сердце мисс Лоддиджс вот-вот разорвется на части.

– Судя по реакции профессора Ренелле, вы сопутствовали ему в той, первой экспедиции, и были другом Эндрю Мэтьюза. Кто вы, позвольте спросить, такой?

Учитывая обстоятельства, в коих мы оказались, учтивый вопрос Дюпена прозвучал более чем странно.

Незнакомец смерил Дюпена пристальным взглядом и сказал:

– Мы с Эндрю Мэтьюзом были друзьями. Я был в экспедиции тысяча восемьсот сорок первого года проводником и переводчиком – мой народ происходит из Чачапоясских гор. А этот, – он постучал носком ботинка о каблук профессора Ренелле, – своим безрассудным поведением подвергал опасности всех и каждого в экспедиции. Двое моих людей погибли, а он хотел оставить их тела там, где оба сорвались со скалы. – Казалось, эти слова обжигают незнакомцу язык. – Эндрю был нанят отцом этой леди для ловли птиц и потому шел куда захочет, что злило этого сильнее и сильнее. Он угрожал Эндрю, требовал ничего от него не скрывать.

– И потому Эндрю Мэтьюз внес в дневник лишь намеки? – спросил Дюпен.

Незнакомец пожал плечами.

– Возможно. Он просил меня позаботиться о том, чтобы дневник получил его сын – на случай, если его постигнет та же участь, что и моих друзей. И я согласился: Эндрю был человеком чести. Когда он обнаружил la Joya , я рассказал ему легенду об этой птице и объяснил, отчего мы почитаем ее священной, и тогда он позволил ей остаться на воле.

– Чепуха, – буркнул Ренелле. – Эта колибри – редкий экземпляр, и место ей в руках ученых исследователей, а не в клетке и не в брюхе у дикарей.

Судя по выражению лица, в эту минуту чачапоясцу более всего на свете хотелось прикончить Ренелле.

– Это вы птичьим криком предупредили нас о взломщике в доме, – сказал Дюпен. – И голубя в кухню впустили тоже вы.

– Да.

– Затем, чтоб мы сумели отыскать Ренелле, и вам было бы легче забрать у него птицу?

Но незнакомец не стал ни подтверждать, ни опровергать Дюпенова предположения. Вместо этого он повернулся к мисс Лоддиджс, что до сих пор дивилась на него, не отводя глаз.

– La Joya воплощает собою дух Облачного народа. И потому должна вернуться домой.

– Вы знали Иеремию? – негромко спросила мисс Лоддиджс. – Вы были с ним в экспедиции?

Незнакомец отрицательно покачал головой.

– В то время я работал на островах Чинча и не сумел ни защитить la Joya , ни рассказать сыну Эндрю о его ошибке. Уверен, он, как и его отец, понял бы, что без la Joya нашему народу не обрести былого величия.

– Полный абсурд! Облачному народу конец. Испанцы и инки позаботились об этом сотни лет назад! – прорычал Ренелле у наших ног. – Неужели вы вправду позволите этому язычнику забрать и унести с собой одну из редчайших и неуловимейших птиц во всем мироздании?

Лицо Дюпена исказила презрительная усмешка.

– Ну, это уж не нам решать.

– Решение должна принять мисс Лоддиджс, – согласился я. – Ведь это ее друг поймал эту птицу для ее отца и погиб, пытаясь перевезти крылатое создание в новый дом.

Склонившись к прутьям клетки, мисс Лоддиджс взглянула на крохотную птичку, спокойно сидевшую на тоненькой жердочке.

– Какая красота! – прошептала она. – Какое неописуемое великолепие…

Полюбовавшись колибри, мисс Лоддиджс собралась с духом и звучно, уверенно объявила:

– Мне хотелось бы забрать отсюда все дагерротипические изображения лоддигезии, что профессор Ренелле оставил себе.

– Нет! – вскричал Ренелле. – Разумеется, нет!

– Полагаю, я имею на это право, – холодно возразила мисс Лоддиджс. – Вы – всего лишь вор и хладнокровный убийца. Что же до остального, дневник Иеремии должен быть возвращен мне, а la Joya вернется в Чачапояс. И это будет только справедливо.

Чачапоясец серьезно, торжественно кивнул.

Мисс Лоддиджс вновь повернулась к клетке с колибри. Взгляд ее исполнился невыразимой тоски.

– Вы ведь сумеете отвезти ее назад целой и невредимой? – негромко спросила она.

– Думаю, да, – отвечал незнакомец. – Судьба la Joya – вернуться домой.

Мисс Лоддиджс кивнула и обернула клетку плотным покрывалом.

– Вы не согласитесь представиться? – спросила она чачапоясца, вручая клетку ему.

– Мое имя – Колибри, – отвечал он, принимая клетку.

– Колибри. Прекрасно, – с едва уловимой улыбкой сказала мисс Лоддиджс. – Ну, а меня зовут Хелен.

– Хелен, – повторил чачапоясец и повернулся, собираясь уйти.

– Полагаю, вы знаете, где находится имение Бартрамов! – поспешно крикнула мисс Лоддиджс ему вслед.

Чачапоясец остановился и обернулся к ней, но не проронил ни слова.

– Однажды ночью мне показалось, будто я видела там Иеремию, но, полагаю, это были вы.

Казалось, мисс Лоддиджс вот-вот ударится в слезы, однако она сдержалась и, указав дрожащей рукою на клетку под покрывалом, продолжила:

– Меня волнует судьба лоддигезии. Она такая хрупкая и нежная, а путь до Перу очень и очень далек. Загляните в имение Бартрамов завтра. Я не могу вынести и мысли о ее гибели.

Выражение лица чачапоясца яснее всяких слов говорило о том, что намерениям мисс Лоддиджс он не доверяет, и юная леди немедленно это заметила.