Эмили Бейн Мерфи - Исчезновения [litres]

Жестокий голос в моей голове насмехается: «Как она поступила и во всем остальном?»

– А потом она скажет, что никогда не слышала, что ее мать была Катализатором, – говорит Элиза тихонько.

– Ну все, – говорит Джордж.

В то же время Чейз произносит:

– Смелые слова от Пэттон .

Но миссис Перси остановила музыку и идет к нам.

– Разве это не было полезным? – щебечет она. – Давайте поблагодарим старшеклассников за то, что присоединились к нам сегодня. Мы можем многому научиться у тех, кто прошел через это до нас.

– Это всегда так приятно, – говорит Элиза, поднимая бровь. – Мне нравится учить людей тому, чего они раньше не знали. – Махнув на прощание, они с Чейзом уходят, вдохновленные аплодисментами класса.

Что-то едкое поднимается в горле. Я делаю большой глоток воздуха, пытаясь вытащить семена, что Элиза разбросала за собой.

Но уже чувствую, как они прорастают, пока закрепляю шаги танца с Джорджем все оставшееся время занятия.

– Не слушай ее, – говорит Джордж, пытаясь приободрить меня точными замечаниями в адрес директора Клири. Я слабо улыбаюсь ему, но к тому времени, когда занятие заканчивается, семена Элизы пустили корни и выбросили ветви: одна – сомнение, другая – горечь. Из-за мамы. Из-за Элизы.

Из-за меня самой и моей бесконечной наивности.

Я стою перед турнирным листком, когда ко мне подходит Джордж. Он мудро ничего не говорит о слезах, катящихся по моим щекам. Я сердито вытираю их ребром ладони.

«Айла Куинн» , – пишу внизу списка под «Звездами».

Тем вечером за ужином мы оба, я и Майлз, молчим, ковыряем еду в тарелке и отвечаем так уклончиво, что скоро миссис Клиффтон оставляет нас в покое и не пытается разговорить. Уилл остался допоздна в библиотеке, чтобы поработать над групповым проектом, поэтому некому заполнить гнетущее молчание. Понимаю, что меня занимает мысль о том, когда он вернется и не с ним ли сейчас там Элиза.

– Ну, мне в любом случае нужно поработать, – говорит доктор Клиффтон в ответ на нашу тишину. – Может, устроим вечер игр завтра. – Так что сразу же после ужина мы все расходимся по своим комнатам.

Я чищу зубы перед пустой стеной, думая о молчании Майлза за ужином и гадая, доставал ли его тоже кто-то в школе. Накидываю халат, крепко завязываю пояс вокруг талии и направляюсь по коридору, чтобы постучать в его дверь.

– Кто там? – спрашивает он.

– Это я. Можно войти? – Когда он не отвечает, я все равно открываю дверь.

Он сидит на полу и рисует.

– Все… хорошо? – Я закрываю за собой дверь.

– Да.

Кончик карандаша полыхает оранжевым, но линии, появляющиеся на бумаге, всего лишь пепельно-серые. Он продолжает рисовать больше линий, словно цвет начнет вливаться в них после неудачного начала.

Он отбрасывает оранжевый в сторону и вытаскивает насыщенный сине-зеленый цвет, который всегда использует, рисуя океан, или вместе с серым карандашом, когда изображает мои глаза. Карандаш оставляет на бумаге такие же тусклые штрихи цвета старого грязного снега. Красный карандаш выдает что-то, больше похожее на дым.

– Не те ли это карандаши, которые Уилл купил для тебя на Рынке?

Он отрицательно качает головой.

– Нет, эти из дома. – Он протягивает руку под кровать и вытаскивает деревянную коробку. – Вот новые. – Он открывает ее и достает красный карандаш. С помощью старых карандашей он рисует из палочек фигуру девочки, потом открывает новую коробку и добавляет ярко-рыжие волосы. Мамины волосы. Вариантные карандаши ярче, насколько помню, настоящих цветов.

– Хочешь поговорить? – спрашиваю.

Он снова качает головой.

– Хорошо. Приходи ко мне, если передумаешь.

Он не поднимает глаз.

– Спокойной ночи. – Он вернулся к своим старым карандашам, снова и снова проводя на бумаге серые полоски.

Но утром меня будит стук Майлза в дверь.

– Заходи, – говорю сонно, не выбираясь из теплоты кровати.

Он проскальзывает в дверь, потом стоит рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу.

Я прищурясь смотрю на него.

– Тебе нужно в туалет или что?

Он не реагирует на мою реплику.

– Мне обязательно идти в школу сегодня?

– Конечно. Не глупи. – Я переворачиваю подушку, чтобы найти сторону, не нагретую кожей. Но тут же поднимаю глаза, услышав его вздох, и замечаю что-то, промелькнувшее на его лице.

– Подойди, Майлз. – Сажусь и хлопаю по кровати рядом с собой. – Почему не хочешь идти в школу сегодня?

Он снова вздыхает, его маленькие плечи поднимаются и опадают. На кончиках ресниц еще остались следы сна.

– Некоторые дети говорят о маме кое-что такое, – произносит он, кривясь. – Что она была ведьмой и что по ее вине все тут плохо.

Я собираю волосы в пучок, не пытаясь закрыть ухо от Майлза.

– Да, – признаю я наконец, – мне тоже люди говорят такое. Но ты же знаешь, что это неправда, да, Майлз?

Я думаю об уверенном самодовольстве Элизы, когда она говорила о том, что мама – сирота.

По крайней мере, не все, что они говорят, – правда.

Он пожимает плечами, но видно, что они немного расслабляются.

– Только это и имеет значение, – продолжаю. – Мы-то ее знали. А они – нет. Так что то, что они говорят, не считается. Вообще.

Что-то странное происходит с его ртом, пока он шевелит языком, обдумывая мои слова. Там, где должен быть его зуб, сейчас дыра.

– Эй, – говорю я, – ты что-то потерял?

Брат лезет в карман, и у него в ладошке оказывается белый зуб.

– Он выпал прошлой ночью, – говорит он. – Я проснулся, а он у меня во рту. Я им чуть не подавился.

– Ой, – я сморщиваю нос. А потом смеется он.

– Айла, – он снова начинает волноваться, – миссис Клиффтон говорит, что ни у кого не может быть снов. – Он катает зуб по руке. – Но прошлой ночью мне снился сон.

Я сохраняю невозмутимый вид, но мой желудок скручивается. А в голове звучат слова Уилла. Твоя мама отличалась от других.

Я кусаю губу.

– О чем был сон? – спрашиваю, чтобы выиграть больше времени.

– Мне приснился кошмар, – признается он. – Прозвучит глупо, когда скажу это вслух. Даже не знаю, почему так испугался.

– У меня были кошмары с черной кошкой, которая носила ювелирные украшения, – говорю я. – Так что… продолжай.

– Там была маленькая птичка, – рассказывает он, – и я знал, что она больна. Она целыми днями жила в темной комнате с задернутыми шторами. Была также и красивая, здоровая птичка, которая прилетала и улетала. И больная птичка ненавидела здоровую. А потом они поменялись местами, и здоровая птичка умерла в постели, а больная становилась сильнее и прилетела к нашей входной двери, и… – он краснеет, – не знаю, почему, но я испугался.

– Мне жаль, – говорю. – Рада, что ты рассказал мне. – Чуть сжав его плечо, слегка похлопываю по нему, но это не настоящее объятие. – Но не говори никому об этом пока, Майлз. Мы с тобой сами разберемся с этим.