Эмили Бейн Мерфи - Исчезновения [litres]

– Знаю . Не тупой. – Он делает паузу. – И папе тоже ничего не надо говорить об Исчезновениях?

– Еще какое-то время, – говорю я. – Это слишком сложно объяснить в письме. И мы не хотим, чтобы он беспокоился. Когда-нибудь мы ему расскажем.

Тогда Майлз поворачивается и улыбается мне. Хохолок на его голове торчит вверх. Улыбка брата чуть странная из-за дырки в зубах.

– Не так уж сложно, да? – говорит он. – Притворяться?

– Нет, – соглашаюсь я.

Притворство – финальное слово.

Притворство лучше, чем ложь .

Когда он уходит, я одеваюсь, борясь со странной волной зависти. У меня не было снов с тех пор, как мы оказались в Стерлинге. Значит ли это, что Майлз, как и мама, чем-то отличается?

И, думаю, пряча мамино ожерелье под воротник, значит ли это, что я – нет?

– Где доктор Клиффтон? – спрашиваю за завтраком.

– Малкольм будет сегодня весь день в музее в Чешире, чтобы продолжить изучение вариантов для звезд, – говорит миссис Клиффтон, наливая себе чашку кофе. – Он хотел отправиться пораньше, и я сомневаюсь, что нам стоит его ждать до ужина. – Она смотрит на часы. – А всем остальным пора в путь.

Майлз и Уилл направляются к машине следом за ней, а я иду на шаг позади. Когда дохожу до прихожей, останавливаюсь перед приоткрытой дверью библиотеки доктора Клиффтона.

Что Чейз сказал Элизе в спортивном зале? Она обвинила маму в том, что та была Катализатором, а он сказал: «Смелые слова от Пэттон».

Я приняла решение, прежде чем еще раз подумать – бросаюсь в библиотеку, открываю нижний ящик и достаю книгу об истории Стерлинга. Снимаю обложку учебника по биологии, кладу внутрь книгу доктора Клиффтона – это идеальное прикрытие – и направляюсь к машине с томом и надеждой, спрятанными в сумке.

– Доброе утро, Беас, – говорю, когда прихожу на практическое занятие в лаборатории Дигби. Она все еще полусонная, изучает бумагу, покрытую строчками нот ее собственной музыки. По периодическому покачиванию ее подбородка я могу определить, что музыка проигрывается в ее голове. Джордж стоит у доски. Его аккуратные, четкие записи отмечают открытия нашего вчерашнего эксперимента.

К счастью, одноклассники больше не следят за каждым моим движением. Интерес к новой девочке начинает ослабевать. Вытаскиваю книгу и снова нахожу указатель, наклоняя страницы под таким углом, чтобы они были видны только мне.

Сначала ищу маму. Она заслужила только один коротенький параграф в середине книги. Завесив лицо волосами, изучаю ее фотографию. Большие серые глаза, такие же, как у меня, но с проказливым блеском, который больше напоминает Майлза. Я рассматриваю ее чистую кожу, светящуюся молодостью, острый подбородок и высокие скулы. Ее снимок выделяется на странице, но текст рядом с ним небольшой.

Джульет Каммингс, осиротевшая при рождении и воспитанная Элеанор Каммингс, – единственная жительница города-побратима, – которая смогла вернуть себе чувства после того, как уехала. 20 марта 1925 года она приехала в Стерлинг, заявив, что ее чувства вернулись за границами города. За ней, словно за Крысоловом, последовала толпа, полная надежд, и Джульет привела их к озеру за границей Стерлинга и показала на воду.

На поверхности отразилось лишь ее лицо.

Джульет никак не могла это объяснить, и город разделился на тех, кто считал, что она искренне удивлена, и тех, кто считал, она задумала какой-то обман. Страсти накалялись. Вскоре она сбежала из города, и больше ее не видели.

После себя она оставила сплетни и самую великую нераскрытую тайну: как мисс Каммингс смогла побороть Исчезновения, чтобы потом исчезнуть самой.

Я впиваюсь зубами в мягкое дерево карандаша и поспешно переворачиваю указатель. Снова провожу пальцем по именам, пока не нахожу: «Пэттон, страницы 3, 9, 54–56».

На странице 54 вижу черно-белую фотографию женщины с гордым аристократическим взглядом. Подпись гласит: «Виктория Антуанетта Пэттон». Сжатыми губами и высокими скулами женщина напоминает Элизу, за исключением того, что ее жесткий взгляд смягчен тонкими гусиными лапками в уголках глаз. Вкус горячего металла снова заполняет мой рот. Я жую щеку и начинаю читать.

ВЕРОЯТНОСТЬ ВИНЫ ПЭТТОНОВ

Семья Пэттон гордится своей долгой и славной историей в Стерлинге. Кроме того, что они числятся одной из семей-основателей, Пэттоны также известны как преданные покровители искусств – нечто поистине исключительное для города масштаба Стерлинга.

Я закатываю глаза. Пэттоны сами писали эту книгу?

В частности, Виктория Пэттон (на фотографии) посвятила свою жизнь пополнению самых знаменитых коллекций семьи Пэттон, включая некоторые впервые найденные иероглифы, египетский саркофаг и два золотых кубка, датируемых временем Древнего Вавилона. Клара Пэттон, ее дочь, планирует организовать передвижные выставки этих экспонатов, чтобы показать их миру.

Но одного произведения искусства будет явно недоставать: самого печально знаменитого из всех – того, который, как полагают некоторые, мог вызвать Исчезновения. Это Цветущий сапфир.

Я выпрямляюсь. Сердце начинает отчаянно биться.

Цветущий сапфир – тиара, инкрустированная бриллиантами и сапфирами, в форме цветка лотоса, предмет, который семья Пэттон искала десятилетия, чтобы завершить ценную коллекцию русских ювелирных изделий.

Однако в 1905 году тиара оказалась в руках семьи Рейб из Коррандера. После нескольких месяцев переговоров Виктория Пэттон заключила сделку по продаже Цветущего сапфира в обмен на то, что имело огромную сентиментальную ценность для Рейбов: сад из стеклянных цветов, созданный несколько веков назад их дальними предками.

Сделка прошла без сучка и задоринки, пока три месяца спустя Рейбы не обнаружили, что, хотя несколько цветов были настоящими, большинство оказались подделкой.

Последствия не заставили себя ждать. Разгневанные Рейбы потребовали, чтобы тиара «Цветущий сапфир» была возвращена им.

Пэттоны настаивали, что они купили сад из стеклянных цветов за внушительную сумму специально, чтобы облегчить обмен. Они поместили Цветущий сапфир под замок. Последовало несколько месяцев всевозрастающего разочарования, обвинений и агрессии, пока Рейбы не разозлились настолько, что навсегда уехали из Коррандера. С тех пор о них нет никаких известий.

Близость этого события к первым Исчезновениям заставила многих поверить, что оно стало Катализатором всех последовавших бед. Рейбы всегда считались необычной семьей, и ходили слухи, что они занимались оккультными практиками. Но, возможно, самым обличительным элементом этой истории является увлеченность Рейбов стеклянным цветочным садом. Цветы были почти идеальной имитацией природы, и говорят, что они были настолько реалистичны, что отличить их от настоящих можно было, только понюхав: у стеклянных цветов отсутствовал запах.