Эмили Бейн Мерфи - Исчезновения [litres]

– За что? – спрашивает он, и выражение его лица становится мягче. – Ты спасла нас, Айла. А если бы ты не бросила ту звезду?

Потом он берет звезду и садится на корточки, чтобы написать на земле.

– Вдруг это не поможет? – пишет он.

Я перешагиваю через надпись и останавливаюсь на расстоянии вдоха от него. Смотрю в его глаза, темные, печальные и полные надежды.

– Это сработает, – тихо говорю и прижимаю руку к его щеке, – наверняка.

Он наклоняется вперед, чтобы убрать мои волосы с лица, пробегает пальцами по изгибу моего уродливого уха, и я замираю, когда он касается его.

– Почему ты ее прячешь? – спрашивает он. – Эту милую маленькую шишку на ухе?

Я трусь носом о его подбородок и целую в ложбинку под ухом, которую люблю больше всего. Он вспыхивает и притягивает меня ближе, наклоняясь, чтобы поцеловать, как вдруг слышим треск сухой ветки под ногами и отпрыгиваем при этом звуке друг от друга.

– Оу-у-у, – Беас сияет и смотрит на нас, плотнее прижимая руку Тома к своей талии. Его другая рука придерживает у груди маленькую стальную коробочку. – О, не останавливайтесь! – кричит Беас, хлопая. – Я ждала этого целую вечность .

– Не знаю, о чем ты, – говорю, приглаживая волосы и краснея, ступаю вперед, чтобы взять коробку у Тома.

– М-м-м. – Беас широко улыбается, поднимая лопату.

Тяжесть снова наваливается на нас, а настроение мрачнеет от осознания того, что нам предстоит сделать. Мы начинаем вчетвером копать могилу. Выбираем место прямо у скамьи, где сможем прикрыть потревоженную землю и потом спрятать ее под свежепосаженным садом. Копаем глубоко, глубже, чем были спрятаны другие коробки, настолько, чтобы то, что закопаем, никогда не нашли.

Наконец, когда мои руки и ноги уже болят и первый проблеск рассвета греет горизонт, начинает закрадываться беспокойство.

Я выпрямляюсь.

– Разве Джордж и Элиза не должны были уже вернуться?

– Да, – соглашается Том.

Мой желудок скручивает, и я достаю звезду.

– Думаете, что-то случилось? Нужно пойти за ними?

– Подожди, – Беас замирает и показывает на поворот дороги вдали. – Кто-то идет.

Мы хватаем оружие и становимся в линию, выставляя острия вперед.

– Спасибо за торжественную встречу, – слышится из темноты голос Джорджа, и я почти падаю от облегчения. – Знаю, что Элиза выглядит устрашающе, но она правда только гавкает, но не ку… Ай, – говорит он, когда она локтем бьет его в живот. Он складывается пополам, а она идет вперед с последней коробкой, которая едва ли больше ее руки.

Я беру коробку и ставлю в ряд с остальными. Когда Джордж добегает до нас, сразу же принимается за работу, укладывая кости в сделанном Уиллом гробу с сосредоточенностью ученого. Мы становимся защитным кольцом вокруг него, осматриваясь. Когда он заканчивает, встает и отряхивает руки.

– По-моему, все кости на месте, – говорит он. – Думаю, мы готовы.

Мы поворачиваемся к глубокой яме, которую вырыли в земле, и воздух замирает.

– Так, ну, – мнется Том и сцепляет руки перед собой, – мы должны что-то сказать?

– Как насчет «Прости меня, Бард»? – говорит Элиза. – Мы вернули тебе покой, верни теперь наш, пожалуйста?

Беас делает шаг вперед, кладет руку на сердце и показывает нам всем сделать то же самое. Потом торжественно шепчет:

– Мистер Шекспир: «Спи, убаюкан пеньем херувимов!» [26]

Они все смотрят на меня, и я снимаю Камень с шеи, так привыкшей к нему. Я медлю. Он лежит в моей руке словно вода.

Не думаю, что мама когда-либо знала, что Камень был чем-то большим, чем красивой безделушкой. Она умерла, так и не поняв, сколько горя он причинил, сколько зерен ненависти посеял и как защищал ее всю жизнь.

Как бы я хотела рассказать Стивену, что она пыталась послать ему Камень, что хотела все исправить между ними и умерла раньше, чем смогла это сделать. А из-за того, что сняла кольцо по его просьбе, возможно, она и умерла.

Пробегаю пальцами по гладкой поверхности стекла в последний раз. Это единственный физический кусочек мамы.

Потом наконец возвращаю Камень Елены настоящему владельцу. Опускаю его в гроб и отворачиваюсь, когда Уилл закрепляет последние винты, чтобы соединить кости, которые никогда больше никто не разъединит.

Уилл и Том прыгают в глубь ямы и постепенно опускают гроб. Мы помогаем им выбраться из могилы и потом, дыша тяжело и неровно, все берем по лопате.

Ранние лучи рассвета начинают нагревать горизонт, когда первый комок земли с моей лопаты падает на гроб.

Потом вторая лопата.

Третья.

А затем что-то врезается в меня с силой волны.

Птицы легко приспосабливаются.

Они летят на юг и находят способ выжить. Или… нет.

Я смог добраться так далеко на юг, до Норуолка.

Стою на платформе и пытаюсь не обращать внимания на тупую боль в руке. Рана перевязана бинтами, как в том ужасном фильме, который мы с Финеасом смотрели в кино несколько лет назад. «Рука Мумии».

Я и мумии. Мы просто продолжаем вставать из могилы.

Вдыхаю все еще темный утренний воздух и пытаюсь перестать оглядываться через плечо. Гадаю, придет ли кто-то за мной из преступного мира после того, что я сделал с Ларкиным. Думаю, теперь это не имеет значения. Раскачиваюсь на пятках. В руке пульсирует боль. А потом ветер меняется, и мои ноздри начинает покалывать.

Глотками вдыхаю воздух, в котором неожиданно появилась соль.

Он наполняет мой нос, волосы, кожу. От запахов у меня кружится голова. Земля. Пот. Сам ветер пахнет как цвета, переплетающиеся и завязывающиеся вместе.

Фрукты. Приторный сладкий запах духов. Другие запахи, которые я раньше не чувствовал и не почувствую никогда больше.

Дочка Джульет все-таки это сделала.

Она избавилась от наследия Финеаса.

Я закрываю глаза.

Представляю Матильду. Гадаю, будет ли этого достаточно.

Мои легкие наполняются воздухом, который избавлен от Проклятия.

Наконец свобода.

Я делаю шаг вперед.

Представляю, что у меня растут крылья.

Вдалеке звучит гудок поезда.

Воздух.

Нет сомнений, воздух снова ожил.

Он поет от запахов, каждый из них такой же разный и сложный, как гармонии. После месяцев пустоты они практически сбивают с ног – смесь компоста и мокрой земли, цветов, мускуса и пота. Уилл наполняет воздухом легкие, а потом поворачивается ко мне с застывшей в пространстве лопатой.

– Айла. – Вижу, как двигаются его губы, но все еще не слышу его.

Мы все инстинктивно смотрим на небо, пустое, безоблачное и пока еще не усыпанное звездами.

Потом Беас делает глубокий вдох и открывает рот, чтобы запеть, но слышится только монотонный шепот.