Ольга Дэкаэн - Прогнившие корни.

Глава 6 18 ноября 2016 год. День да расплаты. Какие эмоции он должен испытывать? То, в чём признался ему этот умирающий, верилось с трудом. Но это была правда! Единственный вопрос, который сейчас крутился в его голове: «Как такое вообще могло произойти? Это же просто немыслимо! Это всё меняет!» — По вашему взгляду вижу, что вы наслышаны обо мне? — с гримасой, больше напоминающей боль, чем усмешку, спросил Виктор Вальтман. — Да, немного, — соврал он. Мысли, как рой пчёл кружились в голове. Столько вопросов, на которые он самостоятельно не мог найти ответы. А ответы ему были необходимы. — Но как? — Не будем забегать вперёд. Всё по порядку. Когда я был молодым, меня часто посещали тщеславные мысли о значимости, к которой надо стремиться всеми силами. И я стремился. Пошёл на поводу у более предприимчивых и хитрых товарищей, как мне тогда казалось мудрых, а на деле всё оказалось иначе. Я ошибался. Всем иногда свойственно совершать ошибки. Не так ли, молодой человек? — Конечно, от ошибок никто не застрахован. Он это хорошо понимал и принимал людей такими, какие они и были по сути своей. Слишком много он знал чужих секретов и каждый был последствием опрометчивого поступка, совершив который, человек почти всегда раскаивался. Но были и те, кому было плевать, и те, кто не делал ошибок, кто жил по своим, написанным своей рукой, правилам. — В конце тридцатых годов, — начал старик, невидящим взглядом уставившись на противоположную стену, — я к своей великой радости, был полностью предоставлен самому себе. И не смотря на то, что я был ещё довольно молод, родители дали мне полный карт-бланш. Они не вмешивались в мою жизнь, я, в свою очередь, не мешал жить им. Всё, что я помню из того времени — это постоянные пьянки и дебоши, в которых я без конца принимал участие. Ни одно мероприятие не обходилось тогда без Виктора Вальтмана из состоятельной и интеллигентной семьи! Моего папашу, наследника самой крупной угольной шахты этой части страны, значительно сократившего состояние наших предков из-за сомнительных вложений, знали многие. Молва о нашей семье, тратившей капитал так бездумно, но с присущим только богатым шиком, ходила постоянно. Мы были весьма расточительны. Как это называется — жить не по средствам? Именно. Денег становилось всё меньше и меньше, но статус для нас был превыше всего! Никто и никогда не должен был знать о действительном положении вещей. Я жил на широкую ногу, как и прежде, не подозревая о дамокловом мече, нависшем над моей головой. Старик на какое-то время замолчал, переводя дыхание. — Так как все по-прежнему считали нашу семью одной из самых богатейших и влиятельных в стране, считалось престижем приглашать меня — одного из наследников империи Вальтман. Я практически никогда не проводил время в одиночестве, меня всегда окружала толпа, жаждущая урвать кусок пожирнее от того праздника жизни, который я ежедневно себе устраивал. — Виктор Вальтман скривился. — Стервятники! Но мне было плевать. Алкоголь сменили лёгкие наркотики и так из-за дня в день. Многочисленные драки и приводы в полицию, от которой щедро откупался мой папаша. Нас называли золотой молодёжью. Мои родители были в курсе того, как проводит время их младший сын, но у них была более важная забота — мой старший брат-близнец Александр! — выплюнул он последнее слово. — Именно на него они тратили все свои силы и родительскую любовь. Насколько я был никчёмным и конченым человеком, настолько Александр был идеалом в глазах наших родителей. Хотя к тому времени мне было порядком на это наплевать. Мать и отец ещё в детстве сделали выбор не в мою пользу, будто я был скаковой лошадью, на которую они, по прихоти своей или тупости, с самого начала не желали ставить. Я проиграл забег, едва появившись на этот свет. — Вы вините своих родителей в том, что выросли не тем человеком, которым могли бы стать? — Я смирился, — отмахнулся старик, закашлявшись. — Одной из причин моего бунтарства была среда, в которой я рос, и воспитание, которого у меня не было. Так вот, на одном из таких вечеров я и познакомился с молодым и амбициозным человеком. Его имя было Марк. Он приехал в нашу глушь, погостить к своей тётке. Ну, по крайней мере, он так в начале нашего знакомства утверждал, хотя много позже выяснилось, что он скрывался от властей за пропаганду фашизма. И его тётка, со связями и небольшим домиком в нашем захолустье, как нельзя, кстати, подвернулась в трудную для него минуту — выгодное прикрытие и перевалочный пункт... Меня сразу зацепило то, как выделялся он среди нас. Более зрелый, лет на десять старше каждого в нашей компашке, что делало его более авторитетным в наших глазах, мы ведь только вступали во взрослую жизнь, пробовали её на вкус, так сказать. Мой новый друг был среднего роста, ничем не примечательный, но стоило ему только открыть рот, как тут же его глаза загорались огнём, лицо преображалось, привлекая к нему десятки взоров. И все неосознанно прислушивались к его речам, ловили каждое произнесённое слово, следили за каждым жестом. Это, несомненно, был человек — харизма! К тому же он был непревзойдённым оратором. Его идеи, в конце тридцатых, казались мне весьма захватывающими. Всё то, что он с таким напором пытался донести до нашего сознания, казалось, имело смысл. Высказывания об общем благе, к которому стремилась Германия, о чистой нации, без примесей других не-до-народов, заполонивших наши страны и стремящихся наравне иметь свою культуру и традиции. К этой элите, несомненно, относил себя и я. В то время я был с ним во многом солидарен... да и не я один. Все находились под впечатлением! Я видел, как Марк меняет мировоззрение моих друзей, делает их податливыми, словно глина в руках мастера, готовая принять любую форму. — Виктор Вальтман перевёл дыхание, во взгляде его читалось восхищение того молодого мальчишки. — Вы не поверите, но я часто ловил себя на мысли, что ревную его ко всем этим бездарям, окружавшим нас. Я хотел, чтобы все эти речи звучали лишь для меня одного, лишь на меня был направлен его взор. Я так часто мечтал остаться с ним один на один... Вальтман, словно очнувшись от грёз, пристально посмотрел на своего молодого слушателя. — Хотя вам, судя по всему, не понять то моё состояние. Состояние счастья, какой-то нирваны. Я будто прозрел, увидел себя таким, каким и хотел быть. Человеком, который не притворяется, принимает себя полностью. Встреча с Марком послужила катализатором. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять: почему я был таким флегматичным по отношению к жизни вообще? Я понял, что жил все эти годы неправильно, и что отличаюсь от той однородной толпы. Они все стадо, я был иным. Избранным! — Ваш друг был предметом вожделения для вас? — Да. Ничего подобного я никогда не испытывал ни с одной женщиной, а они были, уж поверьте. Мечтать о нём, грезить, все, что мне оставалось. — Он знал о ваших чувствах? — Нет, — испугано ответил старик, голос его сорвался. — Не думаю, что он ответил бы мне взаимностью. Я предпочёл неведение разочарованию. Думал, что не переживу, если он меня отвергнет, посмеётся в лицо. Позже, когда Марк заручился поддержкой пятерых из нас, встречи было решено проводить в доме, принадлежавшему моему знакомому по университету. Его отец был банкиром, и это привлекло внимание Марка и к его ничтожной персоне. В этом, до жути вульгарно оформленном штабе, как мы его называли, с обнажёнными бронзовыми статуями и фонтанами, и проходили наши собрания. Мы участвовали в дискуссиях. Помню постоянные споры и много спиртного. Тогда я даже и предположить не мог, что человек, которого я тайно боготворил, неспроста появился среди тех, образ жизни которых сводились к развлечениям, безделью и трате родительского капитала. Он целенаправленно вбивал в наши затуманенные алкоголем мозги те идеи, что позже было принято называть такими громкими словами, как евгеника, расовая ненависть и «серая масса». Надеюсь, нет нужды вам объяснять, что обозначают все эти термины? — Нет. Но старик, будто не слышал ответа, так был погружен в свои воспоминания. — Все эти понятия сейчас вызывают в душе современного человека отвращение и злобу, но тогда мне и тысячам других, казалось, что это именно про нас. Про элиту! Видимо Марк ещё тогда увидел во мне заинтересованность к его теориям, потому что с тех самых пор я стал тем, кем и мечтал, по сути, быть. Единственным человеком, на кого было обращено всё его внимание! Не последнюю роль в этом сыграло и моё происхождение. Богатенький сынок, которым в будущем можно будет манипулировать в свою угоду. Деньги во все времена оставались одной из двух главных движущих сил, способной заставить любого, совершить даже самое невообразимое. — А что же, по-вашему, является второй силой? — поинтересовался гость. — Любовь, молодой человек, любовь! И неважно к кому, к противоположному полу или к самому себе! — с горькой усмешкой ответил старик. — Вы любили? — О, да. За свою долгую, полную греха жизнь — дважды. А тогда я впитывал, как губка всё то, что говорил мне мой новый друг и, когда он предложил мне отправиться к нему на родину, я с радостью согласился. — Сколько же вам было лет? — полюбопытствовал, сидящий напротив него молодой мужчина. — Почти девятнадцать. Сопляк! Родители были в ярости и моим желаниям потакать не собирались, но, к сожалению, вся эта нацистская идеология уже глубоко засела внутри меня. Я был ослеплён и считал, что они, как никто, просто обязаны понять меня и мои суждения о благородной крови. Но мои родные были людьми другого поколения, они могли только обсуждать это шёпотом, при закрытых дверях. Для более радикальных действий они были слишком трусливы и ленивы, боялись потерять то, что и так было давно потеряно. Знаете ли вы, сколько высокопоставленных семей поддерживало политику Гитлера? — Думаю, довольно много. — Вы придёте в ужас. Их было не счесть! Кто-то это делал открыто, кто-то, не до конца уверенный в победе нацистов и в опасении за свою шкуру, был более осмотрительным, и держал свою связь с Третьим рейхом в тайне, что впоследствии спасло им всем жизни и уберегло их капиталы. Они были готовы изменить что-то к лучшему, но только не своими руками. Втайне даже надеялись на перемены. Трусы! — Себя вы трусом не считали? — О, я был ещё большим трусом, — поморщился Виктор Вальтман, словно от зубной боли, — но об этом позже. На чём я остановился? Ах да... Так вот все боялись и рта раскрыть, но только не мой брат Александр. Он уже несколько лет вёл дела наравне с отцом, спасая жалкие крохи былого состояния. Александр был бы только рад, если бы всё осталось на своих местах. Вся эта размеренная жизнь с её законами и порядками... — снова наступил небольшой перерыв. — И когда услышал о моих намерениях, реакция его была, прямо скажем, жёсткой. Но меня его мнение мало волновало, это же не он был младшим сыном, который после смерти отца, останется без дома и средств к существованию. Меня, Виктора Вальтмана, такое положение дел категорически не устраивало. Я хотел чего-нибудь добиться в этой жизни, и мне представился хороший шанс примкнуть к победителям, как тогда мне казалось, со временем бы захвативших и подчинивших весь мир. По приезду в Германию я воочию увидел весь размах того, о чём мне говорил мой новый друг. Только тогда я понял, что значила фраза, услышанная от него: «Человечество не может жить без войны». Это был скорее лозунг. На каждом углу велась пропаганда: газеты, радио, всевозможные выставки и выступления партийных лидеров — всё это целенаправленно вело только к одному результату. — Вас тогда это не остановило, не изменило ваше решение? — Что именно? — То, что это в конечном итоге приведёт к единственному логическому концу? Войне. — Вы шутите? Спросите любого мальчишку, чего бы ты хотел больше всего? И получите ответ: поиграть в войну, подержать в руках настоящее оружие, пострелять в неугодных. Ведь никто тогда и представить не мог, что этот кошмар продлится не один год и унесёт жизни миллионов людей. Все эти молодые, ещё сопливые ребята были одержимы тем, что им обещали их лидеры. Они пошли бы за ними куда угодно. Безбедная жизнь полная достатка, земли, которые обещало им правительство, равенство и братство. Они все восхищались тем, кто за столь короткий срок поднял их нацию с колен и провозгласил её главенствующей над миром! — Вы им восхищаетесь, — с укором в голосе констатировал гость. — Тогда, да. Но, как известно нам из уроков истории, человек не способен вовремя остановиться, и этого амбициозного лидера постигла та же участь. Он захотел большего, и всё за счёт других. Это политика, молодой человек. И я, и ещё миллионы были лишь ничего не значившими марионетками, — старик снова умолк, давая себе передышку. — Первое время я просто восхищался всем этим, но постепенно пришло понимание, что от всего этого выгоду получают, как правило, те, кто стоял у вершины власти. Мы же — простой народ — просто жрём эти обещания о хорошей жизни и выполняем всю грязную работу. И вот мысль, которая однажды посетила мою голову о том, что я просто средство для достижения чей-то цели, уже не отпускала меня. Я стал медленно прозревать. Никто не собирался нас обогащать. Всё это была лишь несбыточная мечта, к которой я мог прикоснуться и только. Но было уже поздно поворачивать назад, началась война, и я уже не мог вернуться домой. Марк по своим связям помог мне с хорошим назначением, и я стал солдатом, сражающимся не за свою страну. — Вальтман прикрыл свои блеклые глаза. — Помню, как спросил его, верит ли он, в те идеи, которые я слышал от него год назад? И знаете, какой получил ответ? — Какой? — Он рассмеялся мне в лицо и назвал идиотом. Всё что он когда-либо делал, он делал только ради денег и если у меня есть мозги, то я хотя бы попытаюсь заработать на этой войне, ведь домой мне путь заказан, и радушный приём я там вряд ли получу. Либо так, либо останусь всего лишь «полезным идиотом», невеждой, перешедшим на сторону врага. И таких, как я были сотни тысяч. Наивные дураки, к которым всегда относились с презрением и использовали в своих целях. И он указал мне на это, открыл, так сказать, истинное положение вещей. Я был зол! Но что толку кусать локти, если уже ничего не изменить? Война предоставляет кучу возможностей и на протяжении четырёх, невероятно долгих лет, я медленно, но верно продвигался вперёд, стремясь заработать себе не только имя, но и обеспечить себе в будущем безбедное существование. — Сейчас вы признаёте, что поступили опрометчиво, перейдя на сторону врага? — Вся моя жизнь была прожита не на той стороне, молодой человек. Это понимание пришло ко мне слишком поздно, чтобы что-то изменить, но достаточно рано, чтобы всю оставшуюся жизнь мучиться угрызениями совести. Все мы задним умом сильны. Старик замолчал, давая себе возможность передохнуть и сделать новый глоток кислорода. Он давно не вёл такие долгие разговоры, и ему было очень тяжело. Нестерпимо болела грудь. Он протянул дрожащую руку к стоящему рядом столику с лекарствами, но добился лишь того, что свалил часть прозрачных пузырьков с таблетками себе на колени. — Вам помочь? — участливо спросил гость, поднимаясь с кресла. — Да, если вам не трудно, — хрипло согласился тот. — Там пузырьки с цифрами. Мне нужен с номером два. Я, видите ли, не запоминаю все эти, чёртовы, цифры и названия, а эти безмозглые сиделки только выводят меня из себя. Молодой мужчина, подойдя к столику, начал перебирать пластмассовые баночки. — Этот? — спросил он и протянул одну из них Виктору Вальтману. — Надеюсь, — проворчал старик, даже не взглянув. — И подайте мне стакан с водой. Он ткнул скрюченным, шишковатым пальцем в хрустальный графин, на том же столике. Гость налил воды в стакан и передал хозяину дома. Тот, худой, трясущейся рукой, сначала положил таблетку в рот, разжевал, а после запил её прозрачной жидкостью. — Через пару минут продолжим, — пообещал старик, откинув голову на подушку и прикрыв глаза. Его впалая грудь тяжело вздымалась. Так они просидели в полном молчании долгие пять минут. Когда уже гость решил, что старик заснул, и продолжения сегодня не будет, тот открыл мутные глаза и спросил: — На чём я остановился? — Вы решили заработать на войне... — Ах да... Но как говориться — человек предполагает, а Бог располагает. В сорок четвёртом я получил ранение. Получил при бомбёжке одного из немецких городов. Осколками меня зацепило основательно, и я почти два месяца провалялся в военном госпитале. Доктора наковырялись в моём теле вдоль и поперёк и заштопали, как смогли. Боль ещё долго была моим постоянным спутником. Нога пострадала сильнее всего. А когда до выписки оставалось пару дней, ко мне пришёл тот, кого я и не надеялся больше увидеть. — Марк? — Да. Я не видел его несколько лет. Он изменился. Дослужился до высокого военного чина, чему я впрочем, не был удивлён. Я был счастлив! Меня переполняли эмоции. Несмотря ни на что, я по-прежнему питал к нему привязанность, лелея несбыточные надежды. Он пришёл не случайно. Услышав, что я нахожусь в том госпитале с ранением и, что моя карьера военного, скорее всего, завершена, решил предложить мне небольшое, но очень выгодное дельце, как он тогда выразился. — Вы согласились? — А, что ещё мне оставалось делать? Я был выброшен за борт. Человечишка! Один, в чужой стране, с дыркой в ноге и своими неутешительными мыслями. Изгой, не нужный ни своей семье, ни стране. Да и отказать ему я не мог, мои чувства к нему вспыхнули с новой силой. К тому же Марк вновь был весьма убедителен и я, в который раз поддался на его уговоры. Всё чаще стали слышны новости об успехах союзников. Они вели свои войска в наступление и многие стали понимать, что война близится к финалу. И что же ожидало меня там, впереди? Пути назад уже не было, — старик с хрипом выдохнул. — Под воздействием больничных лекарств и понимания того, что война уже практически проиграна, я принял тогда второе неверное решение. И снова виной всему были мои проклятые чувства к этому человеку. И это ещё больше втянуло меня в то болото, из которого я и по сей день не могу выбраться. Когда он посвятил меня в свои планы, было уже поздно отказываться, я был на крючке. Впоследствии я много размышлял о той роли, которую сыграл в моей жизни этот человек. Встреча с ним повлекла за собой череду событий, которые изменили всю мою жизнь. Или, если выразиться точнее уничтожили её, сделав меня убийцей!Читать дальше