Ольга Дэкаэн - Прогнившие корни.

Не было телевизора, но был книжные полки во всю стену. Много позже узнала от хозяйки, что книги остались от бывшего мужа, любителя скоротать вечерок, за чтением. За те пять лет, что она жила здесь, телевизор так и не появился, а книги она перечитала практически все, некоторые даже по несколько раз. Они так и стояли ровными рядами на полках. Годы шли, а то чувство, что ей не хватает времени на сон, осталось. Включив лампу, одиноко стоящую на столике у изголовья дивана, щурясь от яркого света, она взглянула на электронное табло часов 2:10. Как не хотелось слышать то, что так настойчиво пытались донести до неё с той стороны, ответить было необходимо. С тяжёлым вздохом она поднесла всё не замолкающий мобильный к уху. — Я слушаю, — её голос был хриплым после сна. — Лана? Сердце сделало бешеный скачок и замерло. Она узнала этот голос и сразу поняла причину звонка. Горло сдавило. — Агата? — сдавленно спросила, хотя уже знала ответ. Её дядя не будет звонить ночью по пустякам. — Умерла несколько часов назад, девочка, — глухо подтвердил он и Лана, словно наяву, увидела, как тот, зажав трубку плечом, снимает очки и нервно протирает стёкла платком. Она была не готова к этой новости — лишь почувствовала, как в груди что-то сжалось, словно тисками. Стало трудно дышать. Несмотря на всё то, что было между ней и её бабкой в прошлом, и разлукой в долгие одиннадцать лет, чувство, накрывшее её с головой, было столь велико, что захотелось забыться. Знать бы ещё, что ею движет — боль утраты или освобождение? Это была потеря того, что связывало её с прежней жизнью, со школой, вечными конфликтами и детскими страхами — её постоянными спутниками и по сей день. Словно дорогие сердцу друзья, которых она не в силах отпустить — всегда рядом, всегда начеку, готовые в любой момент напомнить о себе. — Что случилось, дядя? — Ей стало плохо, — осторожно начал он. — Я толком сам ничего не знаю... Доктор объяснил лишь, что она, должно быть, потеряла сознание... Дальше он продолжать не стал. Её воображение довершило картину. — Я приеду, завтра ближе к обеду, — пообещала Лана. — Раньше не смогу, надо закончить все дела. — Да-да, конечно, — поспешно отозвался Ян, — я не тороплю тебя. Постепенно приходило осознание того, что произошло. Её и без того неустойчивый мир, в который раз сделал стремительный кульбит и именно в тот момент, когда она считал, что всё более или менее наладилось и можно расслабиться. Понимая, что уже вряд ли удастся заснуть, Лана отправилась в душ. Не знала, сколько провела времени под прохладными струями воды, смывая с себя остатки сна. Не плакала — забыла, как это делать. Агата ещё в детстве вытравила из неё эту «дрянную» привычку. «Не реви, Ланка. Противно смотреть, как ты ноешь. Ты ведь не какая-то дура безмозглая, которая сопли пускает по пустякам», — вспомнила её давние слова Лана, когда будучи совсем ещё ребёнком, прибегала к ней со слезами обиды на своих сверстников. Слишком часто эти злые дети позволяли себе то, что не могли, открыто позволить себе их лицемерные родители по отношению к ней. «Они снова кричали мне, что я уродина, — жаловалась маленькая, зарёванная Лана, размазывая слёзы по лицу, — и кидали в меня камнями». «Довольно! Что с этих дикарей возьмёшь! Не обращай внимания, им надоест и они успокоятся». «Почему они так говорят?» «Потому что слушают своих идиотов-родителей — ворчала старая женщина и добавляла. — А ты подумай на досуге, стоит ли бегать ко мне с этими бреднями! — хватая её цепкими скрюченными от артрита пальцами одной руки и одновременно другой рукой открывая дверь в ненавистный подвал. Почти всегда всматриваясь в своё отражение в зеркале, она вспоминала этот момент. Уродина! Это жестокое прозвище приклеилось к ней, наверное, сразу после рождения. Сейчас она видела лишь неясную тень на запотевшем зеркале и, проведя по нему рукой, привычно взглянула на своё отражение. Глаза на бледной коже были её проклятьем. Врождённая гетерохромия. Правый глаз — сливался со зрачком, словно вбирал в себя все остальные краски с её лица, левый — словно болотные мутные воды. В мегаполисе, где она жила уже больше десяти лет и, где население давно перевалило за миллион, все были заняты собой, не обращая внимания на то, чем живут другие и тем более, как выглядят. В таких городах хватало фриков — искусственных, стремящихся выделиться из толпы серости. И она чувствовала здесь себя вполне комфортно, не выделяясь. Всем было наплевать на её вид, на то, какие у неё глаза и есть ли они вообще. Но всё было иначе в месте, где она родилась, в городке с населением чуть более пяти тысяч. Люди там не менялись. И как бы этого не хотелось, ей ещё только предстоит встретиться со своим прошлым и его «химерами». Ей ещё никогда не приходилось терять близких, не считая родителей, о которых она ничего не знала. И Агата — она поклялась, что больше никогда не назовёт эту женщину таким тёплым, источающим любовь и привязанность, словом «бабушка» — не горела желанием рассказывать о том, что же случилось с её дочерью, матерью Ланы и её избранником. Все попытки выяснить истину, приводили лишь к скандалам и ссорам, после одной из которых Лана и покинула сначала ставший ненавистным дом, а затем и город с его враждебно настроенными жителями, прихватив с собой лишь старый чемодан, что ещё недавно пылился в подвале. Теперь не осталось даже Агаты. Тянуть с поездкой было бессмысленно. Как бы ей не хотелось плюнуть на всё, с дядей она так поступить не могла. Заказала билет на поезд, на ближайший рейс, попутно закидывая в дорожную сумку кое-какие вещи. Времени было в обрез, поезд отправлялся в 10:00 утра, а нужно было ещё позвонить на работу. Единственное, что она любила, отдавалась без остатка. Возможно, поэтому была лучшей. Она не ладила с людьми, но «чувствовала» собак и профессию кинолога выбрала не задумываясь. Работа освобождала от ненужных мыслей, так часто терзавших раньше. Стоило переступить порог питомника, как всё отходило на второй план, оставляя один на один с теми, кто не ранит словом, не попытается навязать что-то своё, не взглянет косо. И вот теперь, как кара за спокойную, размеренно текущую жизнь, ей придётся оставить всё это, и окунутся во мрак прошлого. Кутаясь в пальто и огромный вязанный красный шарф, и уворачиваясь от встречного потока толпы, она шла пробираясь по перрону. Весь этот шум, все эти люди, куда-то спешащие и ничего не замечающие вокруг, так и норовили задеть, толкнуть оставить на Лане свой след. И где-то глубоко внутри сразу же зарождалось чувство неприязни, и отвращения. Но больше всего страха. Хотелось сжать руки в кулаки и крикнуть, чтобы они прекратили, отступили на шаг или вообще исчезли. Только так она бы смогла протолкнуть внутрь хоть немного воздуха и успокоить сильно бьющееся сердце.Читать дальше