Елена Ершова - Ихтис

Ритуалы работают по одной и той же схеме: определенная музыка, однообразные повторяющиеся движения, выкрики или монотонные молитвы, хоровод на берегу. Все это погружает участников в транс, а зрителей заставляет поверить в происходящее. Павел все больше утверждался в мысли, что перед ним развернули показательный сеанс групповой гипнотерапии.

«А теперь на счет «три» вы поверите, что человек идет по воде…»

И Черный Игумен трижды хлопает в ладоши.

Тогда понятен и феномен Леши Краюхина: мальчик прошел курс лечения, но для полного исцеления не хватало веры.

Как уверуешь – так и будет тебе. Эффект плацебо.

Павел промучился до часу ночи, но в итоге сдался. Ажурный ночник плеснул на подушку коньячной желтизной. В обволакивающей тишине было что-то непривычное, напряженное – затишье перед бурей. Помассировав лоб, Павел вздохнул и принялся одеваться: не мешало освежить гудящую голову.

За порогом разливалась ночная прохлада. Желтки фонарей висели над крышами, тускло подсвечивая изрезанную тенями дорогу. Хозяйский пес высунулся из будки и затявкал – неслышно, потому что слуховой аппарат остался дома, на столике. Павел прицыкнул на лохматого охранника и вышел за калитку. Дом бабки Матрены – последний, освещенный. Дальше царила темень, в которой избы старца Захария почти вовсе не было видно.

Темна вода во облацех…

Неплохое название для будущей статьи. Или лучше: «Лазарь, восстань!» Пафосно, как раз по вкусу Евген Иванычу. Оставалось только гадать, какие сюрпризы приготовит старец к завтрашней встрече. И хорошо бы они остались наедине: уж Павел постарается узнать и об истории села Погостово, и об Окаянной церкви, и о Слове.

Что-то живое коснулось голени. Павел опустил взгляд. Блеснули отраженным светом пуговки глаз

Кошка. Черная, как сажа.

– Кс-кс! – позвал Павел, не слыша собственного голоса. Кошка приоткрыла пасть, словно улыбнулась. Из будки выскочил пес и, натягивая цепь, забегал вдоль забора. Как бы не разбудил хозяйку!

– И-ди сюда! – снова попробовал Павел. Захотелось узнать, есть ли у этой кошки белое пятно на лапе? Но поймать не удалось: зверек метнулся в тень, вытянув подрагивающий хвост, и Павел шагнул следом, выходя из освещенного фонарем круга в пустую черноту.

Силуэты стали резче, контрастнее. Дом старца выглядывал из-за покосившегося плетня, как сказочный горбун. За черным шрамом оврага выступал косогор, утыканный избами Червоного Кута, словно бородавками.

Со стороны оврага показался силуэт. Павел отступил было назад, к оранжевым пятнам света, где заходился лаем сторожевой пес и над крышами висели клочья дыма. Но вовремя понял, что так его сразу увидят, поэтому прижался спиной к забору, надеясь, что ни шагами, ни дыханием не выдаст своего присутствия. Силуэт метнулся к избе старца и замер, словно ожидая чего-то. Потом сложился вдвое – человек присел на корточки и убрал со лба налипшие кудри.

Девушка. Та самая, с кладбища.

Из черноты выскользнула кошка и легко прыгнула в подставленные руки. Девушка поднялась, прижимая зверька к груди. Оглянулась по сторонам: не видит ли кто? И устремилась к оврагу, подметая юбкой дорожную пыль.

Что она делает ночью возле дома старца?

Подождав, пока силуэт растворится в залитой чернилами низине, Павел осторожно прокрался к забору. В доме Захария ни огонька, во дворе – ни души, только призрачно белеет постиранное белье, да от сарая к порогу тянется цепочка наколотых чурочек.

Тем временем плотную вату облаков разорвал ветер, и в прорехи глянула луна. Серебристый, будто неживой свет пролился на избы, дорогу и косогор по ту сторону оврага. Перебравшись через мостки, девушка на мгновенье замерла, потом подобрала юбку и припустила бегом по тропе. Вот только, понял Павел, бежала она не к домам.

В лунном свете лес казался отпечатком с негатива. Макушки деревьев сонно покачивались в вышине, но здесь, внизу, царило совершенное безветрие. Даже выбравшись из оврага на косогор, Павел не почувствовал ни единого дуновения на щеке. Осинки, высветленные луной, застыли в холодном и вязком воздухе, их листья поблескивали, как холодные чешуйки. А если сделать еще несколько шагов вверх по склону, можно различить вознесшийся над деревьями крест Окаянной церкви.

Павел остановился, тяжело дыша и ощущая глухие удары собственного сердца. Он осознал, что стоит возле однообразных изб Червонного кута. Дом старца остался позади, за оврагом, а впереди змеиным языком вилась тропа и ныряла за частокол деревьев, где всего несколько минут назад скрылась незнакомка.

Он обернулся: деревня спала крепким сном, утонув в искусственном оранжевом свете. В бабкиной избе осталась чистая постель и подушки, выложенные пирамидкой, как в детстве. Если кому-то и охота гулять по ночному кладбищу, то явно не ему, не Павлу, и без того пережившему суматошный день. Какая-то часть тянула его назад, шептала: «Не ходи!». А еще: «Вчера ты узнал достаточно. Так собери вещи, заплати пронырливому Кирюхе и езжай домой. Материала хватит для крепкого репортажа. Что не узнал – додумаешь. А что не додумал – подхватят люди. Темна вода во облацех…»

Другая же часть червячком подтачивала изнутри и шептала: «Но ты можешь узнать гораздо больше. Иди без страха, и по вере воздастся тебе…»

От дальней избы отделилась тень – длинная, угловатая. Павел тотчас нырнул в пролесок, и уже оттуда, присев за поваленным стволом березы, осторожно глянул.

Вороньим крылом мазнул по воздуху подол спецовки, и долговязый Степан замер на крыльце, напряженно вглядываясь во мрак.

Заметил?

Павел понял, что ни в коем случае не должен попасться Черному Игумену на глаза. Он не знал, откуда пришла эта иррациональная уверенность, как не знал, почему тем дождливым вечером написал на «склеротничке» бессвязные: «Червы… не ходи…» Что-то вело его руку тогда. И что-то пригибало к земле теперь, шепча в оглохшее ухо: «Не показывайся…»

Степан медленно повел головой вправо-влево. Глаза Игумена сверкнули оранжевыми прожекторами. Наклонившись вперед, он потянул носом воздух. И черная тень поползла по косогору, пересекая тропинку и извиваясь, как щупальце спрута.

Павел затаил дыхание и вжался плечом в березу. Легкие окаменели, словно два мокрых голыша, вложенных под ребра. Тень извивалась и дергалась, ощупывая подлесок и хрупкие кости молодых берез.

Вправо-влево… вправо-влево… Вот замерла.

Степан вздрогнул, уставил пылающий взгляд прямо на Павла, но в тот же миг на луну набежало облачко. Мир сразу выцвел и почернел. Степан откачнулся, взмахнул руками, будто ища опору. Павлу показалось, что между ними натянулась и лопнула нить с неслышимым, но ощутимым щелчком: тра-ак!