Елена Ершова - Ихтис

– Не лезь! Опасно!

Павел вздохнул и ответил, возвращая платок:

– Не опаснее… чем ночью по кладбищу гулять.

Девушка сморщилась и оглянулась через плечо: там разнимали дерущихся. Покачала головой и приложила палец к губам – тсс!

– Не следи за мной, – тихо проговорила она. – И Червонного Кута сторонись. Скоро сама приду.

С этими словами подскочила и умчалась к Краснопоясникам, где крепкие мужики держали беснующегося Степана, а еще двое укладывали покойного на подушках – его глаза и губы по-прежнему были плотно сомкнуты. Павел с облегчением вздохнул: померещилось. Горло саднило, руки противно дрожали, а ветер все гнал и гнал на деревню тучи, и встревоженно шумела тайга.

С севера надвигалась буря.

Степан несколько раз вытер ладонью рот, прикушенный язык кровоточил. Хотелось вцепиться чужаку в горло, да не пальцами – зубами. Рвать, как дикий зверь, захлебнуться от ненависти и крови.

Подбежавшая Ульяна путалась под ногами, раздражала дурацким бабьим лепетом. Степан отстранился, глянул исподлобья:

– Ты с Захаркой попрощалась? Ну, так ступай с Акулькой сидеть. Без тебя схороним.

Одернув рубаху, широкими шагами направился вверх по косогору. В спину втыкались колкие взгляды, но Степан не оборачивался: тянула за собой сила. Только не та, в которую верили деревенские дураки и о которой проповедовал местный святоша. Слово было куда древнее, могущественнее и страшнее. Завладей им – и завладеешь жизнью.

Уже погромыхивало вдали. Брат Листар, держащий на правом плече гроб, сощурил белесые ресницы:

– Как бы ливень не начался. Всю могилу размоет.

Позади одобрительно загудели мужики. Степан, не сбавляя шага, бросил через плечо:

– Не размоет. Нет никакой могилы.

Шаги замедлились, потом и вовсе затихли.

– Да как же, батюшка… – ахнула сестра Зиновья.

Ветер зажал ей рот. Степан остановился, медленно повернулся к людям. Они переминались с ноги на ногу и настороженно переглядывались. Под рубахами мужиков бугрились мышцы. Потяни не за ту нить, пророни пустое слово – набросятся.

Степан скрипнул зубами, сдавил кулаки, выдохнул и разжал пальцы – напряжение потекло в землю, как талая вода.

– Братья и сестры! – терпеливо заговорил он. – Блаженны слышащие Слово Божие и соблюдающие его! Блаженны верующие, ибо во дни скорби не оскудеют духом. Слово есть дух и жизнь. И кто владеет им – то не умрет, а кто свят – тот отмечен печатью Божией. Так скажи, сестра Зиновья, не был ли отмечен Божьей печатью благодетель наш и целитель Захарий?

– Был, батюшка, – едва слышно пролепетала женщина.

– А ты, брат Арефий, скажи, – Степан указал на другого мужика, придерживающего гроб. – Не заслужил ли святой старец милости Божией и не будет ли стоять в Царствие Небесном по правую руку Его?

– Будет, – буркнул мужик, и небо над лесом белесо располосовала молния.

– Иисус сказал: Я есмь воскресение и жизнь! Верующий в Меня, если и умрет, оживет, и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек! – Степан поднял ладони вверх и развел их в стороны. – Вот! Слышите?

Он хлопнул над головой. И следом прокатился гремящий раскат. Гроб на плечах мужиков качнулся, и качнулась на подушках голова покойного.

– Так смерть бежит от праведников! – выкрикнул Степан в побелевшие лица. – Как Иисус, спаситель наш, увидел, что Лазарь из Вифании четыре дня во гробе, то воззвал громким голосом: Лазарь! Иди вон! И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами. Так жизнь побеждает смерть! Так пришло время сказать: Встань, спящий, и воскресни из мёртвых!

Степан указал на гроб. Брат Листар вздрогнул, вцепился побелевшими пальцами в обитые бархатом доски. Пот выступил на лбу брата Арефия, и женщины позади процессии сгрудились кучей и теребили проволочные подвески.

– Сегодня во сне явился мне старец, – уже тише продолжил Степан. – Он сидел на хребте огромной рыбы, и правый ее глаз был как солнце, а левый – как месяц. Вокруг парили небесные ангелы, трубя в медные трубы и славя Господа. И сказал Захарий: Вот, услышал я Слово и принес Его в мир! Посему пройдет день и еще два, а на четвертый воскресну.

– Господи, слава Тебе! – запричитала сестра Маланья, но Степан махнул рукой, и женщина умолкла.

– Посему велю вам, мои братья и сестры! Не предавайтесь унынию и молитесь всю ночь, как я буду молиться в старой Всехсвятской церкви! Если мы воззовем – то Господь услышит!

– Слава! Слава Спасителю нашему! – наперебой зазвучали голоса. Мужики удобнее перехватили гроб, и процессия потянулась к лесу.

Короткий весенний день постепенно перетекал в сумерки. Глухая тишина давила на уши, под рубахой гулял ветер, поднимая волоски на теле, но холода Степан не чувствовал – сердце истекало жаром. Под сапогами чавкала никогда не подсыхающая грязь, ветки пружинили, хлестали по лицу, и Степан с удовольствием обламывал их, представляя, что ломает кости чужака, а еще отца Спиридона и прочих деревенских дурней, осмелившихся разевать поганые рты на него, Степана Черных.

Вскоре тропинка еще больше сузилась, из-под ног выкатывались комья глины, и Степан велел возвращаться по домам, сам встал под левый угол гроба и так, вчетвером, поскальзываясь на размокшей земле, они двинулись к кладбищу.

Над шпилем Окаянной церкви вращалась облачная спираль. Там змеились молнии и из тугой, набитой дождями утробы неслось глухое ворчание. Брат Арефий то и дело поглядывал вверх, тормозя всю процессию и оступаясь на каждом камне.

– Не считай ворон! – прикрикнул на него идущий позади Маврей. – Гляди, упадешь!

– Не упаду! – огрызнулся тот и устало выдохнул. – Недолго осталось.

– Донесем! – подхватил брат Листар. – Нужна ли помощь, Степан?

– Нет, – глухо отозвался Черный Игумен. – Вы уж донесите, а дальше я сам.

Маврей покачал головой.

– В такую-то погоду, – пробормотал он. – Ишь, как бесы разгулялись!

– Бесы всегда святость чуют, и святых искушают, – наставительно ответил Листар. – Справишься, батюшка?

Степан промолчал. Из зарослей волчьего лыка вынырнул крест – деревянный, с крышкой-домиком. Ветер сбросил отмершую хвою прямо под ноги, молния осветила буквы «Дем… Черн…», и белую дорожку, рассыпанную у подножия.

– Листар! – в панике крикнул Степан. – Возьми левее!

Он оступился, гроб на плече подпрыгнул и накренился.

– Что такое? – с досадой отозвался Листар. – В нору какую попал, что ли?

Над головой грохотнуло, и что-то невидимое толкнуло в грудь.

– Вроде того, – глухо сказал Степан. – Не пройду.

Маврей выругался шепотом, мужики потоптались и осторожно отошли в сторону, едва не стесывая бока гроба о сучки накренившейся сосны.

– Так пройдешь, батюшка?