Роберт Беннет - Город клинков

– Какие чистые срезы, – тихо говорит она. – Словно хирург работал. Но даже хирургическое вмешательство такого объема оставило бы… как сказать… следы распиливания. Потому что это сложно – вот так вот рассечь столько тканей. А следов нет. Ее как будто пилой разделали.

И она тянется за каким-то жутким инструментом.

За работой она не заикается, кстати. Словно в процессе вскрытия она превращается в совершенно другого человека – более уверенного в себе, более собранного.

А вот Мулагеш трудно сосредоточиться. В течение тех часов, что длится вскрытие – а процесс затягивается, она не ожидала, что это такое долгое дело, – в голове у нее теснятся жуткие образы из ее видений. Перед ней лежит еще один труп, изуродованный так, как поступали с телами жертв вуртьястанские адепты, и она себя чувствует так, будто мир вокруг обрушится и все они упадут в темные чернильные воды моря, через столпы мерцающего лунного света, на странный белый остров с другой стороны реальности…

Неужели они приходят оттуда? Просачиваются понемногу и убивают всех подряд? Но как это возможно, если Вуртья мертва?

– Когда я этим занимаюсь, у меня редко бывают зрители, – безразличным голосом говорит Рада.

У нее весь лоб в испарине. А ведь да, наверняка тяжело прорубаться через все кости и мускулы…

Мулагеш трет газа, пытаясь сосредоточиться.

– Ну и как вам, приятнее со зрителями?

– Наверное, да. Я бы хотела, да, сделать это в присутствии свидетеля. Это потрясающе, правда?

– Что именно? Труп?

– Нет. То есть да. Потрясающе, что у нас есть возможность увидеть, что мы есть, рассмотреть столько разнородных и любопытных элементов, составляющих наше тело. – Тут раздается треск ломаемой кости. – Столько систем, столько частей… Весь этот сложноустроенный механизм, до которого далеко самым хитро изготовленным часам. Иногда я задумываюсь: а если мы не единое целое, а несколько разных существ и нам просто снится, что мы целостны?

– Интересное мнение, – говорит Мулагеш.

Вот тебе и раз. Не ожидала она такого от Рады… К удивлению примешивается что-то вроде смущения или страха: интересно, Рада всегда произносит пафосные речи при вскрытии? Кто тогда ее аудитория – трупы? Белые стены?

– Что вы думаете, глядя на нее? – спрашивает Рада.

– Она могла быть одним из моих людей.

– Интересно. Позвольте спросить: и как вы при этом себя чувствуете?

– Чувствую? Чувствую, что хочу отыскать того, кто это сделал.

– Вы чувствуете, что ответственны за нее, да? Больше, чем за какого-то другого человека?

– Естественно.

– Почему?

– Мы попросили этих ребят приехать сюда с другой стороны света. Позвали, чтобы они сражались за нас и работали на нас. Кто-то же должен за ними присматривать.

Тоненький голосок в ее голове сообщает: «Ага, поэтому ты и ушла с работы, а ведь она бы им как раз очень помогла».

«Заткнись, – думает Мулагеш. – Ну и как оно, быть одинокой? Лучше тебе? Заткнись!»

– Вы явно много думали над этим, – говорит Рада, продолжая работу. – Очень немногим свойственен такой уровень саморефлексии, генерал. Мы – прекрасные, странные существа, внутри нас огонь, шум, мы способны на безумные поступки и дикие страсти. – Тут она берет в руки что-то вроде миниатюрной пилы. – Но когда мы задумываемся о нашем существовании, мы предстаем перед собой как спокойные, сдержанные, рациональные, способные к самоконтролю… И все время забываем, что мы полностью зависим от этих мятежных, тайных систем – и их элементов, конечно же. А когда элементы берут верх и тоненький язычок пламени внутри нас гаснет… – Раздается неприятный звук. – Рада отделила от тела что-то, что не желало быть отделенным. – Что же потом? Оглушающая тишина – вот и все, наверное…

Мулагеш не может удержаться – все-таки этот предмет давно ее занимает – и спрашивает:

– Вы не верите в жизнь после смерти?

– Нет, – отвечает Рада. – Не верю.

– Странно это слышать от континентки.

– Возможно, Божества некогда что-то такое для нас и устроили, – говорит Рада. – Но их больше нет, не правда ли?

Мулагеш не решается высказать свои сомнения в этом вопросе.

– Я представляю, как мертвые расстроились, когда их посмертная жизнь испарилась… – замечает Рада. – Это как игра, – тихо продолжает она. – Неважно, как ты играешь, все равно в конце счет не в твою пользу.

– Конец не самое главное, – говорит Мулагеш.

– Разве? Я думала, вы солдат. Разве это не ваша цель – положить конец жизни? Разве не ваш долг делать вот это, – и она постукивает по телу, – из врагов?

– Вы превратно понимаете наши цели, – пожимает плечами Мулагеш.

– Тогда прошу, – поднимает глаза Рада, – просветите меня.

А ведь она не иронизирует и не нападает. Она просто хочет продолжить разговор на интересующую ее тему – так же как она прослеживает взрезанную вену внутри препарируемого трупа.

Хирургический кабинет погружается в тишину – Мулагеш думает над ответом. Тишину нарушает лишь тихий звон Радиных инструментов и шелест дождя за окнами.

– Все забывают, что самое важное слово, – говорит наконец Мулагеш, – это «служить».

– Служить?

– Да. Служить. Это служба, а мы, солдаты, – служим. Естественно, когда люди думают о военных, они сразу представляют, что мы захватываем. Территорию, страну, город, сокровища. Мы забираем у врага жизнь и кровь. И это весьма абстрактная идея, идея «захвата», она очень привлекательна, словно мы, какие-то пираты, бряцающие оружием, нападаем на людей и запугиваем их. Но настоящий солдат, я думаю, не захватывает. Он отдает.

– Что отдает?

– Что угодно, – отвечает Мулагеш. – Все, если уж на то пошло. Мы – служим, как я сказала. Солдат служит не для того, чтобы забирать. Мы трудимся не для того, чтобы что-то иметь, мы трудимся ради того, чтобы у других что-то было. Клинок – не хороший друг солдата, это ноша, причем тяжелая, и им надо пользоваться осторожно и с осмотрительностью. Хороший солдат сделает все, чтобы не убивать. Этому нас учат. Но если придется, то да, убиваем. И когда убиваем, то отдаем частичку себя. Потому от нас этого требуют.

– А что за частичку себя вы отдаете, как вы считаете? – спрашивает Рада.

– Душевное спокойствие, наверное. Убийство отзывается в нас эхом. Которое никогда не умолкает. Возможно, те, кто убивает, и не знают, что что-то потеряли, но это все равно происходит.

– Да, это так, – тихо говорит Рада. – Все смерти отзываются эхом. А некоторые и вовсе высасывают из тебя всю жизнь.

Слыша это, Мулагеш вдруг понимает, что эта женщина некогда лежала под обломками обрушенного дома в окружении трупов родных и близких. Лежала в темноте вместе с ними долгие дни. Возможно, Рада Смолиск так и не вышла из тьмы к свету, она пытается высвободиться, но тьма прочно держит ее. Хирургия, гуманитарная помощь, вскрытия, даже таксидермия – все это попытки пощупать пальцами первоматерию жизни, изучить ее – и так отыскать разгадку и ключ от темницы, чтобы впустить в нее свет.