Роберт Беннет - Город клинков

Сигруд качает головой:

– Здесь слишком много неизвестных, Турин. Вот представь себе, мы сообщаем в министерство, просим Шару и ее людей начать расследование… Однако Шара должна убедить власти, что нужно действовать! А как ей убеждать, если у нас нет улик, а только догадки… Одни предположения… Турин, ты должна накопать больше. Нужно что-то конкретное.

– Что может быть конкретнее? Я конкретно Город Клинков видела! Своими глазами! – расстраивается Мулагеш.

– Однако я не видел остров, пока мы были в цехе со статуями. И Сигню не видела. Мы не можем начинать военную кампанию, имея в загашнике только твои видения. Особенно сейчас, когда у Шары в правительстве нет большинства. Ей и так урезали полномочия в прошлом году.

– А что сейчас-то нам делать? Сейчас, мать твою, прямо сейчас! Ждать очередного убийства?

– Я этого не говорил, – качает головой Сигруд. – И потом, я тебе тоже могу пригодиться… Дай-ка мне посмотреть твой блокнот. Я хочу видеть эти рисунки.

Мулагеш протягивает ему блокнот, Сигруд листает его, всматриваясь в каждую почеркушку.

– Что скажешь? – спрашивает Мулагеш.

– Я думаю, – тихо говорит он, – что это было не лучшее решение. В смысле, не стоило моим соотечественникам приезжать сюда и раскапывать всякие штуки, которые должны спать на дне океана.

– Хорошо, что тебя Сигню не слышит.

Сигруд на глазах мрачнеет. Да уж, не надо было этого говорить. Но теперь следует либо извиняться, либо молчать. Она будет молчать.

В камине трещат дрова. Прогоревшее полено падает с фейерверком искр. Сигруд сжимает пальцы на левой руке, перчатка заминается.

– Ты знаешь, она до сих пор болит, – еле слышно говорит он. – Моя рука. Я думал, все это осталось в прошлом. После того, что было в Мирграде. После явления Колкана. Но оно вернулось.

– Мне очень жаль.

– Видимо, не так-то уж просто оставить все прошлое за спиной. Скажи, – говорит он. – У тебя ведь не было детей?

– Родных нет, – фыркает она. – Разве что пара тысяч приемных.

Сигруд изумленно смотрит на нее, потом понимает:

– А, ты о своих солдатах… – И он разворачивается к огню, качая головой. – Я не понимаю, как мне с молодежью общаться. – Тут он задумывается. – Возможно, не просто с молодежью, а с теми, кто на нее похож. – Повисает еще одна пауза. – Или, возможно, я только с ней не могу общего языка найти.

Мулагеш молчит.

– Я ей не нравлюсь, – говорит он. – Ей не нравится, что я снова появился в ее жизни.

– Она тебя не знает, – отвечает Мулагеш. – А ты не знаешь ее. Но все получится, если ты захочешь узнать ее поближе.

– А зачем ей узнавать меня поближе? – возражает он. – Как я расскажу ей о том, что видел и что делал? Как я скажу ей, что иногда в тюрьме я… я приходил в такую ярость, что моя кровь выплескивалась из меня, текла из носу… Я временами был не в себе – от гнева, я был как берсерк и кидался на всех подряд… Иногда под руку мне попадались совершенно случайные люди. Или те, кто просто оказался рядом… Я душил их голыми руками…

Тут он осекается и замолкает.

Мулагеш говорит:

– Ты стал теперь другим человеком.

– И она тоже, – возражает он. – Я думал, что я знаю ее. Дурак я был, вот что.

– Почему?

– Ну… – он пытается подобрать нужные слова. – Когда я был молод, а она еще маленькой, я… я гонялся за ней по лесу рядом с нашим домом. Это у нас такая игра была. Она пряталась, а я делал вид, что потерял и ищу ее. А потом она за мной бегала. А позже, когда я попал в тюрьму… когда я думал, что все, с ума сойду… я цеплялся за это воспоминание – белокурая девочка со смехом убегает от меня по лесу. Маленькая, тоненькая, а деревья такие большие и толстые. Когда мир поворачивается к тебе задом, нужно найти пару угольков, чтобы они тлели в сердце. Вот это и было моим угольком. Самым ярким, самым теплым. А после Мирграда Шара предложила мне вернуться. Отыскать семью и заново отстраивать страну… А я просто думал, что и она это помнит. Что она увидит меня и вспомнит, как мы бегали по лесу и смеялись. Но она не помнит. Глупо, конечно, с моей стороны было думать, что она помнит… – Повисает долгая пауза. – А мне пришлось многое пережить, Турин Мулагеш. Но такого со мной еще не случалось. Что мне делать? Как мне быть с этой чужой молодой женщиной, которой на меня плевать?

– Поговорить с ней. С этого и начать. И выслушать ее. Не ждать, что она скажет то, что тебе понравится, а выслушать. Она ведь росла и жила вдали от тебя. У нее была своя жизнь.

– Я пытался. Когда я пробую что-то ей объяснить, у меня почему-то все слова разбегаются. – Он качает головой. – Иногда мне кажется, что лучше уж было мне умереть. Вернуть себе страну – и умереть. Уйти, благородно и окончательно. Или сбежать куда-нибудь в глушь.

– Я никогда не думала, что ты можешь вот так сидеть и жалеть себя.

– А я не думал, что снова стану отцом, – говорит Сигруд. – И вот посмотри теперь на меня.

Он глядит на ее блокнот, и тут… Ох, как же он одинок… Сколько всего на него свалилось: теперь он и принц, и муж, и отец, и ничего-то у него не получается…

И вдруг на глаза ему попадается семиконечная звезда, которую Мулагеш срисовала в комнате Чудри. Сигруд выпрямляется в кресле и указывает на нее:

– Погоди. Вот эта звезда… Ты ее точно скопировала?

– Ну… да… наверное…

– Ты уверена?

– Ну да…

– И это было на стене в комнате Чудри?

– Ну да. А почему ты спрашиваешь?

Сигруд почесывает бороду. Он явно встревожен.

– Это… условный знак. Агентурный. Она сообщает, каким кодом будет пользоваться. Как станет подавать нам знаки. Звезда обозначает, что она собирается придерживаться правил Старого Мирграда.

– Э-э-э… а что это? Правила Старого Мирграда? Я о таком не слышала, хотя двадцать лет там просидела…

– Когда министерство начало посылать на Континент агентов, – говорит Сигруд, – оно их отправляло в основном в Мирград. Тогда у нас этих продвинутых технологий не было: ни телефонов, ни условных сигналов – ничего. Поэтому использовались все подручные материалы. Пометка мелом, булавка в стене, что-то вырезанное на стволе дерева, пятно краски. Все такое вот. Обычно это делали, чтобы агент добрался до тайника. Или когда кто-то чувствовал, что ему сели на хвост.

– В смысле, агент понимал, что может не выжить, но хотел бы кое-что передать?

– Да. Сообщить, оставить информацию, – говорит Сигруд.

– А мы можем на эту штуку положиться? Все сходится на том, что наш главный подозреваемый – сама Чудри. И как, можем мы ей доверять?

– Ты сказала, что она сошла с ума. Но она же не сразу погрузилась в безумие. Может, она оставила этот знак, еще когда была нормальным агентом.

– А я вот не понимаю, с чего начать и что мне искать? Я вообще ничего не знаю об этих правилах.