Лев Гурский - Корвус Коракс

Для проверки качества записи я вновь щелкнул пальцами. Карл дисциплинированно ожил, раскрыл глаза, встряхнулся, почистил перышки, а затем произнес моим голосом с моими интонациями:

– Привет, Сережа! Это Иннокентий… – и дальше слово в слово.

Спасибо вам, о великий Зэ-Эф, уже в стотысячный раз поблагодарил я про себя венского старца. Вечный респект вам от всех, кто наделен слухом и голосом, и особенно от тех, кто в шоу-бизнесе работает или, как наша служба, им кормится. Будь я не рядовым инспектором Кешей, а моим шефом Львом Львовичем, я бы через мэрию продавил установку памятника у здания ФИАП. Не обязательно огромного монумента, как в Австрии или в Штатах. Пусть это будет скромная скульптурка в один человеческий рост. Небольшой такой монументик: бронзовый Зигмунд Фрейд с носителем на плече.

Всем известно, что птиц в качестве звуковых носителей люди использовали с древнейших времен. А вот современная музыкальная индустрия началась каких-то сто лет назад – с маленькой книжечки «Мы и Они» тогда еще ничем не знаменитого зоопсихолога из Вены. Экспериментируя с ручным пальмовым какаду, Фрейд первым обнаружил, что звуковое сочетание открытых слогов с начальными lbd – скажем, «лебеда» или «лабуда» – действует на некоторых птиц особым образом: вводит их в транс, концентрирует внимание и настраивает на запись. Конечно, и раньше среди птиц попадались продвинутые особи, способные запоминать все с первого раза, но обычно носителей приходилось натаскивать подолгу. Промышленная запись в таких условиях была исключена. Учение о шрайб-команде все изменило – штучный процесс можно было ставить на конвейер.

Впоследствии шрайб-команд оказалось куда больше одной – целая дюжина. Рядовые юзеры в быту пользуются сегодня двумя, самыми несложными. Я по долгу службы знаю четыре, а мастерам, которые пишут студийные фонограммы, знакомо не меньше десятка команд: их варьируют в зависимости от характера записи и вида болванок. Впрочем, для коротких устных месседжей наилучшим образом подходит все та же старенькая «лебеда». Дедушка Фрейд свое дело знал.

Я погладил толкового Карлушу указательным пальцем и усадил его на плечо. Теперь, когда послание записано, посланника надо сориентировать. Для этих целей у меня на стене, между зеркалом и портретом разведчика Фишера, висела новейшая карта Москвы, вид с высоты птичьего полета. Издание Министерства обороны, цветная печать, формат метр двадцать на метр, тираж тысяча нумерованных экземпляров. В обычных магазинах такой редкости днем с огнем не сыщешь, но мне как сотруднику ФИАП одну удалось раздобыть. При подготовке этой карты три тяжелых военных цеппелина – «Кострома», «Лев Толстой» и «Святитель Епифаний» – двое суток барражировали над Москвой, сверяя увиденное сверху с работой наземных картографов. Зато уж план получился отменным: масштаб соблюден, каждый дом занял свое место. В том числе и особняк на Петровке, 38. Я капнул воды в кюветку с полузасохшим клейстером, обмакнул в него просяное зернышко и прилепил к зданию МУРа.

– Вот твоя цель, – сказал я скворцу, поднося его поближе к карте. – Ты был там уже раз тридцать, не заблудишься.

Умница Карл ловко вспорхнул с моего плеча к потолку, заложил вираж и на лету склевал зернышко с МУРа. После чего, сделав прощальный круг по комнате, канул в раскрытую форточку. Дальше я должен был набраться терпения и ждать результатов экспертизы.

Мне повезло родиться в начале девяностых: еще сравнительно недавно всех нынешних методик, которыми пользуется криминалист Сережа Горчаков, не существовало. Хотя сама идея уже витала в воздухе.

«Бесполезных научных открытий не бывает, – помню, объяснял нам на лекции по физике специально приглашенный доцент Иванченко. – Рано или поздно любая ерунда на что-нибудь обязательно сгодится. Когда у Марии Кюри завяла комнатная герань и мадам Кюри случайно открыла радий, ее коллегам казалось, что в мире никому, кроме дюжины теоретиков, это не понадобится. Но прошло всего полвека – и гениальный мистер Либби придумал радиоуглеродный анализ. Сегодня ученые могут узнать возраст всего на свете, от только что сорванного эдельвейса до окаменевшего трилобита…» Конечно, все птицы периодически линяют, но среди их рулевых перьев есть около дюжины, линьке не подверженных. Они могут держаться всю жизнь. Именно одним таким пришлось пожертвовать для анализа.

Жалко, что старому ворону, лишившемуся пера, этих премудростей не растолкуешь. Носитель опять впал в мрачную задумчивость и не желал из нее выходить. Даже обещанное переселение из тесной скворцовой клетки в бывшие апартаменты кенара Гарри почти его не обрадовало. Будь у меня в заначке еще одна банка шпрот, я бы уж наверняка сумел задобрить птицу. Но из еды оставалась только жалкая горсточка проса. Отбирать у скворцов их ужин я не мог.

– Твоим полетам не повредит потеря одного пера, – утешил я носителя. – Зато у нас будет международный сертификат. На любом аукционе, включая «Сотбис», экспертизу Горчакова зачтут не глядя.

Я подумал, что если бы у всех московских городовых была всего одна десятая часть репутации Сережи Горчакова, мы жили бы сейчас в самом безопасном на свете городе. Пока же любой москвич, в том числе и работник ФИАП, легко мог огрести по башке в своем же собственном подъезде. И почему нашим инспекторам не выдают табельное оружие? Мы ведь тоже какие-никакие, но силовики, а шеф, хоть и ходит в штатском, имеет звание генерал-майора.

Вспомнив о шефе, я тотчас же вспомнил и о рапорте. Полмиллиона лондонских фунтов – дело прекрасного будущего, а моя родная контора существует в реальном времени. Так что отчитаться о бесславном походе в музыкальный магазин мне придется уже сейчас.

Деваться было некуда: с тяжелым вздохом я заправил в каретку «ремингтона» два листа, переложенных бледной копиркой, сверху отбил нашу обычную шапку – «Директору Федеральной инспекции по авторским правам Ромодановскому Льву Львовичу от инспектора И. В. Ломова. Рапорт» – и надолго задумался. Нагло врать шефу не хотелось, но и писать полную правду я не мог. Надо было как-то исхитриться выбрать из всех возможных версий правды такую, чтобы моя крупная лажа выглядела легкой производственной недоработкой.

«15 мая с.г., – отпечатал я наконец, – при выполнении планового проверочного визита в магазин ООО “Сиди и слушай”, расположенный по адресу: Охотный Ряд, дом 28, строение 1, мною было досмотрено, с согласия главного менеджера, г-на Шишкарева Е. П., складское помещение на предмет обнаружения контрафактной продукции, которая, по косвенным признакам, могла иметь место. Однако…» Черт, и почему я, например, не санитарный или там пожарный инспектор? Эти-то всегда найдут, к чему придраться. А мы вот… Ладно, поехали дальше: «в указанном помещении явных свидетельств, которые определенно подтверждали бы наличие…»