Пальмира Керлис - Бесконечно белое [litres]

Ей нравилось в нем все. Густые жесткие волосы, крутой лоб, упрямый подбородок с ямочкой, глаза – синие, когда спокоен, и темно-серые, почти черные, когда злится. Ох уж эти глаза… Его неторопливая речь, словно он взвешивает каждое слово, привычка постоянно хмурить брови, отчего между ними образовывалась складочка. Он почти не улыбался, но когда улыбался… У Энни сразу сердце обрывалось куда-то вниз и сладко ныло в груди. Ей нравилось говорить с ним, и нравилось молчать. Просто молчать, совсем не заботясь, чем заполнить неловкую паузу, потому что не было неловкости, только спокойствие и умиротворенность. И самое главное – он ее понимал. Их объединяло нечто большее, что никто был не в силах ни постичь, ни отнять, ни разрушить. Невидимые для остальных жаркие волны в воздухе, пойманные чужие чувства. Особый свет – дар или проклятие? Энни задала этот вопрос Дэну. Тот долго не отвечал, а потом буркнул, что не знает и целый день на нее сердился. В то место, похожее на придуманный во сне мир, его зазвать тоже не получилось, ну никак…

Она читала ему своего любимого Байрона, прикрывая платком отпечатки обезьяньих зубов на обложке, он учил ее бросать камешки. Маленькие плоские камешки, что прыгают по воде. Его теплое дыхание касалось затылка, у нее мутилось в голове и дрожали коленки, а камушки сыпались из рук.

Как-то раз Дэн принес в хижину медальон. Старый и ржавый медальон с огрызком цепочки, откопанный им в развалинах. Все столпились и рассматривали, дед благоговейно ахал, говорил, что это, пожалуй, самая ценная вещь, найденная экспедицией, сыпал древними датами и историей. Дедов ассистент трогал пальцем и завистливо вздыхал. А Дэн взял и протянул медальон ей… Энни ревниво сжала тогда ладонь, скрывая кругляш от жадных чужих глаз. Ей было наплевать на историю, ценность и даты – это был его подарок! Ассистент долго таскался следом, предлагал деньги, а пару раз она застала его, роющимся в ее вещах. Дурак! Она носила медальон на груди, под платьем, и твердо верила, что он принесет ей счастье.

Долгие вылазки вглубь джунглей, когда деревья смыкались так плотно, что казалось обратной дороги нет, заблудились, непонятные шорохи, звуки… Она не боялась, вот ни капельки. Даже того жуткого подвесного моста. Когда Энни увидела его в первый раз, то села на землю и сказала, что лучше останется здесь навсегда. Проводники, члены экспедиции – все уже были на той стороне ущелья, а она никак не могла себя заставить ступить на шаткие доски. Дед суетился рядом, уговаривал, успокаивал. Энни все-таки справилась. Шаг за шагом, зажмурив глаза, судорожно вцепившись в веревку и подвывая от ужаса. А с Дэном другое дело. Они стояли на самой середине, над пропастью. Ветер трепал волосы, скрипел качающийся мост, внизу пенно ревела вода. И ничего! Страха не было, только закипающий где-то внутри восторг. На обратном пути, у излучины их догнала туча, крупные капли полетели с потемневшего неба, забулькали по воде. Дэн схватил ее за руку и затащил под ближайшее дерево. Вовремя – хлынувший ливень проглотил весь мир вокруг. Под низкой плотной кроной было темно и сухо, с волос стекали ручейки, под промокшей тканью платья четко проступил медальон. Ладонь Энни по-прежнему сжимали сильные пальцы, от Дэна ощутимо тянуло жаром. Он дрожал, хотя руки были холодными. Не дай бог, лихорадка вернулась…

Я дернулась и вскочила на ноги. Дыхание сбилось, что-то внутри ныло и скреблось, ладонь жгло, будто за угли подержалась. Все. Достаточно прелюдий. Мне нужен финал! Над джунглями было черным-черно, дымило вовсю. Сценарий в разгаре. Тропинка петляла к хижине, кусты цеплялись за юбку, в виски стучался вопрос – неужели нашла? Это оно? Оно?..

На пожарище дым стоял столбом, гарь била в нос. Пламя плясало, жадно ползло по траве, деревьям, выжигая жизнь. К черту концентрацию. Упущу момент! Я пробралась через догорающий куст, к объятой огнем хижине, вздрогнула от просвистевшей над головой стрелы. Ну же, покажи…

Да, это случилось здесь. Экспедиция подходила к концу, все чаще говорили о доме, о семьях, которые ждут, о том, чем займутся дальше. Дэн в таких разговорах не участвовал, уходил. Мрачно отгораживался стеной ото всех, даже Энни не могла подсмотреть, что он думает, только тоска и угадывалась. Сначала она тоже не хотела уезжать, но потом дед пригласил Дэна к себе работать, и она успокоилась. Все будет хорошо. Он будет жить где-то недалеко, лучше прямо в доме напротив, чтобы можно было видеться чаще. Деду Дэн нравился, а родители будут только рады, если найдется хоть кто-то, желающий сделать ей предложение, с ее-то странностями. Стоило лишь закрыть глаза, и радужная картина представлялась так ясно: Дэн в костюме, она в белом платье, и тот обязательный поцелуй… Дальше фантазия отказывала, потому что Энни понятия не имела, что бывает потом, после поцелуя, поскольку молодым леди из респектабельных семей об этом родители не говорят, а замужних подружек у нее не было. Никаких не было.

До отъезда оставался день. Они пришли на рассвете, злые и шумные – аборигены из соседней деревни. Сквозь щелку в занавеске Энни видела, как они тыкали в хижину скрюченными пальцами, трясли факелами и, насколько смогла разобрать, требовали некую сияющую деву. Она испуганно отшатнулась – вдруг про нее? Чего они взбесились, прежде были вполне мирные? Дед велел никому не выходить из хижины, пытался договориться сам. Энни видела, чувствовала – бесполезно. Дэн был рядом. Спокойный, как всегда, что придавало уверенности – они выпутаются, иначе и быть не может. Ведь у них та сила, которой обычным людям противопоставить нечего. А потом были воинственные крики, треск, дым в комнате. Словно кошмарный сон. Удушающий запах, горящие прямо в окнах занавески, стрелы, влетающие внутрь. Гасли огни жизней. Кажется, первым был ассистент деда, в уши намертво въелся его хрип. Энни пряталась за шкафом, мысленно выискивая злые светлые сгустки снаружи, усыпляя один за другим. Аборигенов было слишком много, и они пылали ненавистью сильнее, чем охватившее хижину пламя. Гарь невыносимая, жар обжигал. Оцепенение – ни пошевелиться, ни вдохнуть, да и нечем… Едкий дым, зажмуренные глаза. Она едва заметила, как Дэн сдернул ее с места и потащил к выходу. Там был воздух, хоть какой-то, догорающий папоротник и свист стрел. Шаг, второй, третий – к свободному от огня участку, к спасению. Под лопаткой кольнула боль. Странная, острая, растекающаяся холодным пятном. Слабость в коленях, его крепкие объятия и «тс-с-с…» – нежное, ласковое, убаюкивающее. Только голос неестественно хриплый, и дыхание такое тяжелое. Хмурое небо, утекающий сквозь пальцы свет. И поцелуй на губах, долгожданный, с горечью и металлическим привкусом крови…