Джозеф Финк - Исчезающий город [litres]

– Ну, а как ты? – поинтересовалась она. – По-прежнему думаешь занять должность Гордона?

– Да, – ответил он, задумчиво помешивая гальку и мох в своем американо. – Накопилась масса административной текучки. В том смысле, что пастор сбилась с пути истинного, но у нее хорошо получалось приводить в движение весь механизм. Церковь – это бизнес, который не кажется бизнесом никому, кроме тех, кто им заправляет. Это очень хитрая штука. Хотя Стефани просто прекрасно проводит службы. Мы с ней… – Он запнулся, внимательно следя за реакцией Ниланджаны. – Мы с ней на самом деле встречаемся.

– Это же здорово, – сказала Ниланджана, нисколько не кривя душой. – Вы с ней идеально подходите друг другу. А это не… – Вопрос мог оказаться ужасным. – А это не странно – молиться Улыбающемуся Богу, когда знаешь, что мы убили Улыбающегося Бога? – Вопрос оказался ужасным. – Прости.

– Нет, все нормально, – ответил он, и так оно и было. Вера его была крепка, так что не существовало вопросов, которые могли бы его смутить. – Да, я сказал, что мой Бог мертв, но это было сразу же после его смерти. В голове у меня была такая каша. Теперь я понимаю, что мы убили не Улыбающегося Бога. Мы убили гигантского жука. Возможно, некоторые наши пророки, вроде Кевина, по ошибке приняли жука за Улыбающегося Бога. Но в глубине души я знаю, что наш Бог – не голодная многоножка.

Ниланджана кивнула. Теперь, когда вера Дэррила ее не интересовала и его жизнь никак не пересекалась с ее жизнью, она могла искренне сказать:

– Это хорошо. Это классно.

– Я хочу сказать, посмотри на пастора: она верила в буквальность Бога, и он ее съел. Мы не собираемся повторять ее ошибки.

– Мы с Карлосом прямо-таки поспорили насчет Улыбающегося Бога. Потому что я была там, когда он его вызвал. Я видела, как проходила церемония Призыва. Он говорит, что это совпадение, что его аппарат проделал вход в параллельный мир, откуда появилась многоножка, и лишь по чистой случайности это случилось тогда, когда мы проводили этот бессмысленный ритуал.

– Может, он и прав, – произнес Дэррил, пожимая плечами. – Я, конечно, в этом ничего не понимаю, но твоя наука гораздо чаще получает правильные ответы, чем неправильные, даже если ей неизвестно, что с этими ответами делать.

– Есть масса данных, подтверждающих его точку зрения. Ну, не знаю. – Она потыкала ложечкой в металлическую стружку и корицу у себя в кофе. – Я отчасти верю, что ритуал удался. У меня нет никаких цифр, но я там была. Я просто в глубине души уверена, что все это сделали мы.

– Похоже, моя вера слегка пошатнулась. В любом случае трудно сказать с уверенностью, прошел ли ритуал одновременно с экспериментом Карлоса. – Он подмигнул ей. – Время – странная штука, верно?

Она не знала, то ли улыбнуться и принять его попытку флирта, то ли закатить глаза и сделать вид, что это шутка, поэтому обезопасила себя, сделав и то, и другое. В разговоре повисла долгая пауза. Поскольку они осваивали совершенно новую динамику отношений, это молчание казалось особенно давящим.

За соседним столиком сидела Памела Уинчелл и слушала их разговор. Она по-прежнему следила за ними, но теперь в качестве дружественного жеста. Дружественные жесты – вещи чрезвычайно субъективные. Она подняла свою кружку.

– За луну, – сказала она в усилитель. Никогда нельзя было понять, что она имеет в виду.

Они ответили ей, подняв кружки, потом посмотрели друг на друга и снова рассмеялись. И именно в этот момент оба поняли, что, хотя отношения у них не сложились, вот теперь начинает складываться их дружба.

– Чужачка! – крикнул мужчина в желтой кепке дальнобойщика, сидевший у окна и тихо пивший свой латте. Он не показывал на Ниланджану пальцем и улыбался вроде бы естественной улыбкой.

– Рада снова тебя видеть, Карим, – сказала она.

– Я тоже рад тебя видеть, Ниланджана, – отозвался он, снова переключаясь на кофе. Он симпатичный. Надо будет поговорить с ним после ухода Дэррила.

Она представила огромное множество возможных вариантов развития событий – от дружеского восклицания «Чужачка!» и приветливой улыбки до обзаведения спутником вроде Сесила, который будет спать рядом с ней, беспокоиться о ней, держать ее за руку, варить обед, работать по дому, ездить вместе с ней в отпуск, растить собак или детей и принимать все грани ее жизни. Глядя на Карима, она ни на что не рассчитывала, просто теперь знала, что с людьми стоит встречаться. Все в кофейне были такими же, как и она, жителями города, – города, до понимания которого ей было еще очень далеко, но чьи странности и несуразности она уже начала принимать.

Не все верят в горы, но они все же существуют в пределах прямой видимости. Горы обрамляют пустыню, словно кайма на пустой большой тарелке. Посередине находятся разбросанные по равнине города с названиями вроде Красная Столовая Гора и Сосновый Утес, а прямо в центре располагается Найт-Вэйл, не верящий ни во что из этого.

Как говорится, видеть – не значит верить. Ощущать запах и касаться – тоже не значит верить. Но, как это ни странно, слышать – частенько означает верить.

Трудно поверить большей части этой истории – даже тем, кто сам был ее частью. В конце концов, поверить в черные вертолеты, кружащие над головой и фиксирующие все, что мы делаем, – довольно легко. Поверить в далекие мелькающие НЛО, которые используют наш мир как лабораторию или, что было бы более жуткой вероятностью, как игровую площадку – тоже просто. Но поверить в огромную многоножку, которой поклоняются как божеству, явившемуся из какого-то иного пустынного мира? Слишком много хотите.

Конечно, тем немногим, кто к ней причастен, легко поверить в эту историю. Они выросли с верой в нее, и потому она стала лишь проявлением того, чего они уже ожидали от мира.

То, что испытываешь, и то, во что веришь, не всегда совпадают. Как мог бы сказать вам ученый вроде Ниланджаны, корреляция не указывает на причинно-следственные связи. Она также могла бы сказать вам, что чувство близости с кем-то не есть любовь. И то всеобъемлющее, что ощущается в один момент, в следующее мгновение превращается в тусклое воспоминание об этом ощущении, которое легко вызвать, но тяжело воссоздать. И для того, чтобы она могла это сказать, ей вовсе не обязательно быть ученым.

Дэррил мог бы заявить, что опыт не соотносится с верой. Поскольку опыт есть всего лишь жизнь, в то время как вера есть счастье. В конечном итоге, что плохого в самых причудливых верованиях, если они дают человеку ощущение счастья, сопровождающее его от начала до самого конца? Если он умрет, ошибочно полагая, что мир был добр по отношению к нему, было ли бы для него лучше умереть, зная, что мир был к нему безразличен? В чем, спросил бы он, самый веский аргумент в пользу того, чтобы видеть мир таким, каков он есть, если можно видеть мир таким, каким он не является? А потом покрутил бы в воздухе поднятым кулаком.