Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [СИ]

— Ещё раз пролаете что-нибудь про Колчака или Семёнова и партизан, я вам ампутирую либо ваш язык, либо… мозг. Обещаю. Мадьяр свидетель, — Фельдшер убрал скальпель и аккуратно спрятал его в саквояж.

Мадьяр выпустил руки Чапыги, и тот стал приводить себя в порядок, расправляя пиджак и говоря:

— Да понял я, понял, чё ты забурлил-то? Шутки понимать нужно. Чё ты сразу-то бычишься, как Ленин на буржуазию.

Фельдшер ему не отвечал, Мадьяр тоже, а вот Ефрем сказал ему:

— Ты баклан, Чапа, живёшь по-баклански и сдохнешь так же. Хорошо, если накроешься сам, так ещё и за собой кого-нибудь заберёшь.

— Да ладно вам, чё вы забурлили, — он вдруг запел: — Жизнь проста моя, проста, жизнь проста жиганская, пуля швайка и чахотка — доля уркаганская.

— Да захлопнись ты уже, босота, Фельдшер, ты бы в натуре ему язык укоротил бы, уважение всем сделал, — загремел Жирный.

Ему никто не ответил, но Чапа замолчал, стал смотреть в окно, на Москву.

Свирид не пошёл с Буханкиным и Незабудкой к модистке. И Ракель Самуиловна больше не просила его её охранять. Пусть этот рыжий, деревенский революционер посидит в машине, а вот обходительный Арнольд с ней пойдет. Примерка платьев у модистки, которую, кстати, звали Олимпия, больше походила на светский приём, где они пили роскошный картофельный самогон, крепкий как филейная часть самой Ракель Самуиловны, и закусывали его умопомрачительным копчёным салом, которое прислала тётка модистки из Полтавы, да с чёрным хлебом и едким зелёным луком. Арнольд терпеливо ждал, а женщины обсуждали новости и мерили платья. Одно из которых Ракель Самуиловна надела сразу, так как её платье было в пятнах от кофе. Они не торопились, особенно не торопилась Ракель Самуиловна про себя надеясь, с улыбкой, что этот дурень в авто на улице, сидит там и психует. Только через час они с Арнольдом вышли из дома с коробками и сели в машину, где сидел товарищ Тыжных, и был он черные тучи.

— А теперь можно и домой. Поехали, — повелела госпожа Незабудка таким тоном, что Свирида передёрнуло, но он смолчал. Завёл мотор и авто покатилось по солнечным улицам Москвы.

Так они и ехали по утренней Москве, машина с товарищем Незабудкой и её охрана из юных КРОковцев. И в то же время, и в ту же точку на карте ехала машина с товарищами из МУРа, и ехали они все, чтобы встретиться там.

Товарищ Тыжных привёз Ракель Самуиловну на пять минут раньше, чем приехал товарищ Жирный со своими людьми.

— Вы недолго там, — бурчал Свирид. — Нужно ещё место тихое найти.

— Мы быстро, — обещал Буханкин, — соберём вещи и сразу уйдём.

А товарищ Незабудка только улыбнулась в ответ. Она собиралась помыться и помыть голову, ей это было необходимо. Она не спала всю ночь, ей нужно было накраситься, собрать вещи, так что обещание товарища Буханкина она восприняла с улыбкой типа: «Ну-Ну».

Они ушли, а Свирид снял фуражку и повалился на диван, прячась от летнего солнца. Собрался ждать. Молодой его организм требовал сна, даже несмотря на хорошую порцию кофе, но опытный боец знал, что на посту спать нельзя, и мужественно боролся со сном, вспоминая полковую песню.

Боролся, боролся, пока не увидел, как в десяти шагах перед ним не остановилось авто у подъезда, и оттуда стали выходить люди. Одного короткого взгляда Свириду было достаточно, чтобы он понял, это совсем не выездная бригада бухгалтеров и учётчиков. И на мастеровых маляров-штукатуров они были вообще не похожи. Веяло от них большими неприятностями. Четверо вышли из автомобиля, один из них, самый мелкий, задрал голову, огляделся и уверенно указал на тот подъезд, в который вошла Ракель Самуиловна с Буханкиным.

«Совпадение? — Сам у себя спросил молодой оперуполномоченный Контрразведывательного Отдела и сам себе ответил. — Не думаю!»

Он достал из внутреннего кармана кожанки «наган», машинально крутанул барабан, проверил патроны, и спрятал его в левый карман галифе. Вышел из машины и пошёл за неприятными на вид товарищами.

Шофёр Ефрем, который остался в автомобиле у подъезда, видел, как товарищ Тыжных вошёл в подъезд, но значения этому не придал, ну зашёл какой-то пролетарий в подъезд, мало ли их ходит по подъездам в Москве.

А Чапа и его соратники уже стояли у квартиры, где была зарегистрирована товарищ Незабудка. Чапа медленно читал список из восьми жильцов утверждённый ДомКомом:

— Ага, вот она, Незабудка. Лярва эта тут проживает. Комната шесть её.

Он достал нечто напоминающее отвёртку с тонким и плоским жалом и без усилия, одним движение отпер замок. Товарищи МУРовцы зашли в квартиру один за другим.

В квартире царил густой дух квашенной, недоквашенной капусты, которую «переворачивала» на кухне гражданка Коновалова, тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года рождения. Чапа сразу пошёл на запах, а Жирный, Фельдшер и Мадьяр пошли по длинному коридору коммунальной квартиры, разыскивая комнату «шесть».

А по лестнице подъезда бежал вверх товарищ Тыжных, судорожно пытаясь вспомнить в какой квартире жила товарищ Незабудка. И вспомнить не мог. Он останавливался на каждом этаже и у каждой квартиры, читал списки жильцов, а читал он не быстро. И бежал на следующий этаж.

А Чапа тем временем зашёл на кухню, и напугав гражданку Коновалову до полусмерти, из-за её спины запустил руку в чан с капустой, попробовал капусту, и чуть пожевав, сплюнув её на пол сказал:

— Не сквасилась ещё.

— Ишь ты, чёрт плюгавый, напугал, зараза такая. Ты кто? — приходила в себя гражданка Коновалова, хватаясь рукой за сердце. — Ты кто такой, ты, видать, к Юрке пришёл? Так он на работе, вечером придёт. Все на работе.

— К Юрке, к Юрке, — кивал Чапа, — ты бабка скажи, гражданка Незабудка где? Дома она?

— А, так ты к шалаве этой? — догадалась гражданка Коновалова. — Не знаю я, дома они или нет. А чего ты к ней?

— Я по делу, я из НарКомФина, хочу узнать, откуда у неё столько денег, — говорил Чапа.

— Да какой ты НарКомФин, — не верила старая женщины, — ты себя видел? Урка ты. Ты либо грабить её пришёл, либо шалавиться с ней.

— Но-но, гражданка, не надо так. Читай, — он сунул под нос гражданки Коноваловой листок-удостоверение. — Я сотрудник органов. Ты скажи бабка, чёрный ход у вас тут есть?

— Да есть, — чуть растеряно отвечала женщина, читать она особо не любила, но развёрнутому листу с красивой печатью поверила, — есть чёрный ход, есть, прямо по коридору и выйдешь на чёрную лестницу.

— А телефон? Есть?

— Телефона нету.

— Чапа, — загремел из коридора Жирный, — иди сюда. Мы нашли комнату.

— Иду, — откликнулся сотрудник МУРа. — А вы гражданка, соблюдайте спокойствие, ясно?

Гражданка Коновалова понимающе кивнула.

А товарищ Тыжных, уже добежал до последнего этажа так и не найдя квартиры товарища Незабудки. Он тёр вспотевший лоб под фуражкой и произнёс слова, которые настоящий коммунист произносить не должен: