Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [СИ]

— Товарищи, уркаганы-босяки-жиганы, — наконец собрался с духом Вилько, — золота у меня нет. Я только начал работу, всё вкладываю в дело.

— О, завёл арию бедного фраера, — не верил мелкий бандит, — ты знаешь сколько раз я слыхал эту оперу, а? А если найду? А если домой к тебе поехать, а? Матрас перетряхнуть, да бабу твою швайкой пощекотать? Тогда найдёшь?

— Хватит, Чапыга, — сказал вдруг огромный человек таким низким голосом, что как показалось ресторатору, даже ложечка в пустом стакане из-под чая звякнула.

Огромная, огромная лапища, одним движением забрала из рук мелкого бандита пачку денег и отправила её во внутренний карман гигантского пиджака.

— Ты чё? — сразу вспыхнул мелкий.

— Опосля раздербаним, — громогласно обещал великан.

Гражданин Вилько с деньгами уже попрощался, и даже успел мысленно всплакнуть им вслед, и теперь надеялся на то, что бандиты уйдут, но эти страшные люди не ушли. Великан продолжал говорить громовым голосом, при этом зачем-то разминая огромные, как буханки чёрного хлеба, кулаки:

— Товарищ, мы сотрудники Московского Уголовного Розыска. Верите, или мне вам документ показать? И нам нужна ваша помощь.

— Нисколько не сомневаюсь, никаких документов мне не нужно, — верил месье Анри.

— Мы можем показать, если чё? — настаивал мелкий.

— Я верю вам товарищи, и готов помочь, по мере сил, — гражданин нэпман думал, что эти товарищи хотят ещё денег. — Если вам кажется, что я вам ещё не помог. Но мне казалось, что я уже оказал помощь родным правоохранительным органам.

— Чё? — не понял мелкий милиционер.

— У меня нет больше денег, — Вилько молитвенно сложил руки. — Клянусь мировой революцией!

— Слышь, гражданин нэпман, ты так не говори больше, — загремел великан и поднёс к носу ресторатора кулак величиной с половину его лица, — не погань своим нэпманским языком святое. Люди за революцию очень страдали.

— Вот я, например, — загнусавил мелкий, — встрял за одного революционера на Туруханской пересылке, так мне за него кандалами репу разбили, с тех пор меня передёргивает, когда я нервничаю. Хочешь поглядеть?

— Я бы с превеликим удовольствием, но товарищи, дорогие, денег у меня всё равно больше нет, — Серафим Вилько готов был заплакать.

— Да чё ты рябью то пошёл, успокойся, фляфиль ты, мыльный, мы тебе не об том? Мы с тобой за другое пришли потолковать.

— Так о чём вы, товарищи, чем я могу помочь? — почувствовал надежду месье Анри. — Я готов сотрудничать.

— Анадысь лярва одна у тебя столовалась, Ракель Самуиловна кличут, знаешь такую шкуру? — громыхал великан.

— Ну конечно, кто ж её не знает. Она часто ко мне заходит. Очень приличная дама, не чета всем остальным, как вы изволили выразиться, шкурам, видать, она из старорежимных.

— И чем же она лучше остальных шкур? — спросил огромный.

— Так всем, ну… кокаин прилюдно не жрёт, по иностранному говорит, вусмерть не упивается и потом подол пред гостями не задирает. Ни разу не сбегала, за стол не заплатив. Я о ней ничего плохого сказать не могу. В высшей степени порядочная шкура.

— А как из себя она?

— Роскошная женщина. Вся такая она… Вся из себя, и тут, — гражданин нэпман стал показывать какая товарищ Незабудка в разных места. — И тут, и везде. Волосы чёрные, глаза серые, лицом вылитая Вера Холодная и даже лучше. Чистый мармелад Абрикосова. Клубничный.

— А фамилию её знаешь?

— И фамилия у неё удивительная, Незабудка её фамилия.

— Незабудка? — уточнил великан.

— Да, Незабудка.

— Значит мурка вся из себя, тугая да натёртая? — спрашивал мелкий. — Почти что цаца, вся на фендикосах?

— Ни с кем не спутаете.

— Погоняло есть у неё? — продолжал разговор огромный человек. — Кто её сторожит? Кот есть?

— Погонял не знаю, кота нет, не видел, всегда одна ходит.

— Метины есть у неё? — спросил огромный.

— Что, простите?

— Ну, шрамы, может зуб выбит, может наколки. Может руки резаные.

— Не припоминаю. Ничего такого нет, вроде… — гражданин Вилько напрягал память пытаясь вспомнить. — Вроде… Вроде нет… не помню Да нет вроде…

— Вроде-вроде… — загундосил мелкий задумчиво. — Вроде, Володи, который вроде был Кондрата брат, который вроде был на кобыле женат, у которой, вроде, ревнивый конь был, который вроде как Кондрата убил, когда тот, вроде, кобыле кормилицу мыл. Ты не отныривай, окунь ты сортирный, вспоминай! Чё, не можешь вспомнить есть ли у лярвы приметины? Может бланш у неё или об ляжку ей бычок для смеха тушил кто?

— Да я не отныриваю, товарищи, просто не могу вспомнить. Да нет же ничего такого, хотя… — Серафим Вилько вспомнил разговоры, что ходили вокруг Ракель Самуиловны, — вы знаете, некоторые товарищи говорили, что у неё там всё сбрито.

— Да где там-то? — не унимался мелкий бандит. — И чё сбрито?

— Там, — ресторатор для верности указал пальцем вниз. — Всё сбрито. Как у жён монгольских воинов.

— А не брешешь? — не верил великан. — С чего бы ей свою кулебяку волосатую брить-то? Для форса? Или может от вшей.

— Товарищи, ну какие у неё вши, — уверял нэпман, — говорю же, женщина чистый мармелад. Для форса брила, для красоты.

— Может брехня это? — продолжал не верить в такое огромный бандит. — Ты сам видел, что там всё побрито?

— Нет, — мотал головой Вилько, — так говорят.

— Говорят, — передразнил его мелкий, — говорят, что в Туле комсомольцы попа в очко надули, он летал, крестился, сапогами за крест зацепился. А чё сам не посмотрел, бритая она или нет?

— Товарищи, — Вилько готов был смеяться, — товарищи, ну как я мог поглядеть у неё что-нибудь, когда она за приём брала больше чем мой проктолог, в три раза. Она с клиента просила три червонца!

— Брешешь.

— Брешешь, — одновременно сказали МУРовцы.

— Да это все знают, вся Москва об этом говорит, ну товарищи! — Вилько развёл руками. Даже улыбнулся от их некомпетентности.

Бандиты-МУРовцы помолчали, переваривая информацию и мелкий сказал:

— Слышь, Жирный, в Москве денег больше чем мы думали, может, соберём коллектив из приезжих шмар и начнём делать туры по Москве? Треску меньше — лавёх больше, а?

— Закройся Чапа, слышь, нэпман, а где у тебя телефон?

— Товарищи, телефона у меня нет, никак не могу пробить, ни за какие деньги вперёд очереди не дают, ближайший телефон в аптеке, у нэпмана Шварца. Как выйдете, так направо через два дома она и будет.

Не прощаясь, МУРовцы повернулись и пошли к выходу. А гражданин Вилько, вздохнул с облегчением, во-первых: потому что они ушли, а во-вторых: потому, что они пошли к Шварцу, пусть и аптекарь с ними пообщается. Не одному же ресторатору помогать органам. Пусть аптекарь тоже поучаствует.

Ну, а деньги, деньги дело наживное. Это гражданин Вилько знал наверняка.