Михаил Фиреон - Детектив Марк Вентура

Пройдя под аркой ратуши, где был устроен парадный вход с колоннами и высокими тяжелыми дверьми, через которые постоянно входили и выходили люди, детектив вышел на площадь.

Здесь он тоже начал оглядываться и невольно замедлил шаги, настолько он был впечатлен открывшимся ему видом.

Даже несмотря на то, что напротив ратуши возвышалось массивное шестиэтажное здание счетной палаты Гирты и почти все свободное пространство было заставлено телегами, повозками и штабелями бруса, а у высокого забора с сидящими на столбах, сжимающими в пастях фонарики чугунными кошками, шли плотницкие работы — собирали не то какую-то трибуну, не то помост, здесь, на площади, все равно создавалось какое-то головокружительное ощущение простора и высоты. И, только пройдя несколько десятков шагов, детектив догадался что этот эффект рождается не сколько то возвышающейся над головой сумрачной громады колокольни и шпиля огромного черного храма, сколько от того, что вся мостовая на площади идет под едва заметный, но все же ощутимый, уклон в сторону высокой решетки, окружающей Собор Последних Дней и рыжеющего за ним бездонного неба над обрывом со стороны реки.

Но самым впечатляющим на площади был сам Собор. Сразу же, как только Вертура прошел через просторный туннель арки и оказался на площади, но приковал к себе взгляд детектива. Черный, с темными, закрытыми непроглядными витражами окнами, он возвышался немой величественной и мрачной громадой над крышами города. Холодный и неприступный, как символ величия и всемогущества власти Божией, он вознесся в небо на несоизмеримую даже с окрестными многоэтажными зданиями, плотно обступившими площадь с двух сторон — с запада и востока, высоту. Его черты и архитектурная манера навевали мысли о иной, невыразимо более древней, чем даже античная, культуры, где отчаяние и страх перекликались с беззаветной верой и упованием только на волю Господа Бога. Где ожидание иной жизни и мысли о величии Его облика, на которого не смеют взирать даже ангелы огненные, вдохновляли людей на творение прекрасного, на подвиги веры и попытки изменить мир, несмотря на всю горечь и тлен, хоть немного приблизить его к этому находящемуся где-то там, за гранью физической смерти подобию Небесного Иерусалима. И не в силах отвести от него глаз, Вертура внезапно поймал себя на мысли, что он даже не может и представить себе, насколько гениален должен был быть тот архитектор, что так ярко сумел предать этим каменным очертаниями то отчаянное стремление туда, ввысь, в небеса, сквозь облака и населенную воздушными демонами вышину и слои небесного эфира, за предел мироздания, к Богу, наполнить эти высокие, стрельчатые окна, эти стены и многочисленные капители и контрфорсы тем самым застывшем ощущением полета, криком воздевшего руки в мольбе, надеждой всеиспепеляющей, неудержимой веры, чтобы даже спустя тысячелетия, люди, смотрящие на его творение так ярко и четко вновь и вновь ощущали их.

С изумлением и трепетом разглядывая этот необычный архитектурный ансамбль, где вычурная манера сиюминутного настоящего столь тесно переплеталась с вечными незыблемыми формами застывшего прошлого, детектив медленно шел, огибая идущую у высокого, украшенного кошками с фонариками с зубах чугунного забора герцогского парка что замыкал площадь с юга, стройку. Удары инструмента, ритмичное шарканье шагов, цоканье копыт, говор переговаривающихся людей и далекое пение шарманки на углу, на проспекте, звонким эхом отражались от стен окружающих зданий, искажались, порождая в тенистых сумерках какое-то немного неземное и мистическое многоголосье, дополняя весь этот таинственный и величественный образ.

Обойдя площадь по периметру, детектив подошел к воротам в парк, от которых ко дворцу вела украшенная кованными фонарными столбами дорога. Солнце уже закатилось за стены ратуши. Длинная коническая тень крыши окончательно укрыла площадь. На заборе одна за другой загорались яркие электрические лампы в пастях черных чугунных кошек. Освещена была и темная, мерцающая желтым и белым светом чащоба парка за забором, через которую желтыми и лиловыми огнями мерцал высокий фасад герцогского дворца Булле, куда Вертура был приглашен сегодня на прием.

Закованные в броню всадники в лиловых плащах и открытые коляски въезжали в распахнутые ворота. Предъявив стражникам, одетым в серые латные доспехи с гербом на кирасах — соколом расправившим крылья в ромбе, распоряжение явиться лично к сэру Вильмонту Булле, детектив тоже вошел под таинственную, подсвеченную, горящими где-то за листвой фонарями сень герцогского парка и зашагал по широкой, мощеной черным булыжником дороге, что вела прямо к парадному входу, через который он, снова предъявив бумагу, и вошел в главный, отделанный серым, блестящим, но словно бы поглощающим свет ярких электрических фонарей и люстр мрамором холл. За спиной, за высокими дверями и просторными окнами осталась красивая, засаженная цветами круглая площадь с конной статуей Карла Булле — родоначальника правящей герцогской семьи и основателя города. Могучая и величественная она была исполнена настолько искусно, что, проходя мимо, детектив даже залюбовался этой подсвеченной снизу ярким электрическим светом отлитой из какого-то темного металла фигурой.

В холле у Вертуры, даже несмотря на его растрепанный вид, любезно приняли плащ и вежливо сообщили, что если он прием к леди Веронике Булле, то ему наверх и направо до самого конца по коридору, а лучше пройти вдоль фасада снаружи. Но детектив третий раз показал письмо, и ему сообщили, что его проводят.

Где-то наверху и левее играл оркестр. К парадному входу во дворец прибывали все новые экипажи, подъезжали конные. Кавалеры спешно оправляли волосы, портупеи, полы мантий и воротники, подавали руки спутницам, вели их наверх в бальные залы и салоны. Там уже танцевали вальс. Детективу стало стыдно, что он в таком виде явился во дворец в час банкета или официального приема, но к нему уже спустился паж, облаченный в лиловую мантию и лиловую шапочку с кисточкой, опрятный молодой человек в очках и лиловых перчатках на тонких ловких ладонях. Он проводил Вертуру по лестнице наверх в канцелярию — просторный проходной зал в ширину всего здания, облицованный понизу до уровня человеческого роста деревянными стенными панелями, а выше зелеными обоями, подсвеченными скрытыми под бордюром светильниками, конусами света упирающимися в потолок. Вдоль окон стояло пять просторных столов с телефонами и тускло блестящими матовыми пластинками, за которыми, несмотря на идущий в залах по другую сторону парадной лестницы торжественный прием, работали герцогские секретари. Отдельно, в конце зала, рядом с дверью, на которой было две таблички «Булле В. К.» и «Вход только по вызову» стояло еще два стола — один маленький, за которым сидел благодушный пожилой кавалер в доспехах, с пистолетом и мечом и большой, тоже с телефоном, и прозрачным экраном, где несла вахту необычайно красивая женщина с длинными черными, распущенными волосами, пронзительными желтыми глазами и напряженным, как маска, застывшим злым лицом.