Михаил Фиреон - Детектив Марк Вентура

То и дело оглядываясь на нее, Вертура греб веслом, попеременно с каждого борта, выводя челнок на середину реки. Ему все казалось, что сейчас что-нибудь высунется из воды, как из окна той церкви в лесу и пробьет утлое, прогибающееся при каждом движении дно, а когда они будут тонуть, схватит их за ноги и потянет в пучину. От увиденного и почувствованного в лесу ему было неуютно и тревожно на открытой воде, скрывающей страшные тайны и неведомых существ, которые теперь мерещились ему где-то рядом в темной глубине реки. Он обернулся к берегу, пытаясь угадать, откуда они отчалили, но не смог найти этого места. За кормой чернел покинутый ими высокий берег, густо поросший черным реликтовым лесом и только где-то в стороне, на вершине холма, которую полицейские недавно покинули, рыжел огонь. Не то факел, не то фонарь, не то костер. Что именно — детектив так и не смог разглядеть среди зарослей в темноте.

— Так значит, это не вы меня заложили? — глядя на отплывающую лодку, задумчиво обгрызая ноготь, спросил у лейтенанта Турко Фанкиль. Лейтенант жевал спичку, глядел, как свет луны дорожкой отражается на воде. Издалека, с реки, доносилось невнятное пиликанье гармошки — вниз по течению медленно спускалась речная ладья. На носу горел сигнальный фонарь, на корме под навесом, на фоне открытого огня, наверное, жаровни, просматривались тени сидящих, ужинающих, людей.

— Не я — покачал головой лейтенант, присел на корточки рядом и тоже уставился на реку — это Дюк, может мэтр Глотте или Анна, кто-то из них.

— Мэтр Глотте может, но не стал бы — покачал головой, рассудил Фанкиль — он не выдал никого тогда, когда предлагали награду, не выдал бы и на этот раз. Он может разве что нашкодить из вредности, сами знаете его шутки, по серьезным вопросам он никогда так не сделает. Анна вообще говорит только то, что ей разрешает леди Хельга. А она откуда в этом деле вообще?

— Понятия не имею — пожал плечами лейтенант Турко — кто ее знает, сами же знаете, Лео, ее за нами приглядывать поставили, чуть что доносить, и может она мысли читает, а мы не знаем, не ведаем…

— Возможно — согласился Фанкиль — но тогда тут и обсуждать нечего.

— Мне же тогда тоже влетело, половину жалования и премии лишили — пожаловался лейтенант — это у вас довольствие Орденское и еще доверительный вексель. А у меня четверо детей. Пришлось принципами поступиться…

— А, значит это ваших рук дело — подметил Фанкиль — а мы с Валентином все никак не могли найти эти мечи. Долго придумывали объяснительную, что они задним числом вместе с кузницей, пока были в ремонте, сгорели.

— У нас угля не было, дома холодина, не теплее чем во дворе — оправдывался лейтенант — младшие болели, лечить нечем, что делать-то было?

— Я-то вас не виню — покачал головой Фанкиль — я вашу ситуацию знаю и будь у меня такая картина, я бы тоже так поступил. У мэтра Тралле подозрения были, но он махнул рукой. Хотя если бы вы на бутылку стащили, не пощадил бы.

— А что он тогда нас всех так премии лишил? — начал сердиться лейтенант — если бы он был таким добрым и честным, был бы до конца таким…

— Сами знаете, у него же ведомость — объяснил Фанкиль — он должен был как-то отчитаться о недостачи, о должностном нарушении, как-то загладить его, ответить по бухгалтерии. Самое меньшее было лишить жалования за халатность или вы предпочли бы плетей за служебный подлог и воровство и вон из полиции? Это депутатам в ратуше все можно. Ничего не будет, хоть детей похищай, хоть возами кради. А мы люди маленькие, нас под суд за каждую мелочь. Мэтр Тралле тогда еще сказал, что была бы его воля, он бы сам бы всех этих мразей перевешал, но тут такие интересы — либо душа и заповеди, либо нарушение и ответственность. Как епископу, которому и казна церковная, и пожертвования от злодеев, и не греши. Пойдемте холодно. Все это философия. Не наше дело. Пусть чиновники, герцоги и банкиры, когда помрут, рассказывают у ворот рая апостолу Петру, когда он укажет им гореть в вечном огне, какие преступные дела они вершили и что это же были власть и деньги и куда же без них. А нам бы хоть что-нибудь хорошее и полезное в жизни совершить.

Все втроем, вместе с Ингой, они поднялись обратно на вершину холма, где поверху вдоль реки шла удобная, расхоженная тропинка. Пошли на запад, вниз по течению. По левую руку светлела гладь Керны. По правую темнел непроходимый, черный ночной лес. Где-то правее и позади и внизу горела покинутая полицейскими лесная церковь.

Редкие сосны, что росли на вершине холма почти не давали тени. Лесистый склон и плоские камни хорошо просматривались далеко в обе стороны от тропы.

Где-то внизу, в километре от того места, где отчалили Вертура и доктор, горел огонь. У берега, на спокойной воде, стояла какая-то темная ладья. Снизу не доносилось ни звука, но проверять кто такие не стали: торговые и грузовые лодки и галиоты часто останавливались у берега, чтобы не идти в темноте. Экипажи разбивали палатки, готовили ужин, проводили ночь на твердой земле.

Прошли еще полкилометра, пока лейтенант Турко не выругался, схватился за дерево и не принялся тереть о траву сапоги.

— Лошадиное дерьмо — коротко сообщил он причину остановки — свежее.

Терпкий аромат тянулся по лесу. Фанкиль достал спичку и чиркнул ей, прикрывая рукой, пригляделся к следам от копыт.

— Похоже это наши знакомые, впрочем, на следах номера не пишут — присел рядом на корточки лейтенант и подцепил пальцем еще свежую глину — земля сырая, только что прошли. Человек десять.

— Значит не зря прятались — заключил рыцарь — пойдем по следам, поглядим.

И они продолжили свой путь в темноте. Еще какое-то время дорожка вела по берегу, потом пошла под уклон и начала сворачивать в лес. Узкая плохо расчищенная просека уходила во мглу, в сторону от реки. Тут было совсем темно. На часах Фанкиля было уже два часа ночи — самое глухое время. В конце просеки теплился огонь. На краю поля посреди которого стояли деревня и туберкулезный карантин был разложен костер. На фоне рыжего пламени отчетливо выделялись несколько стоящих вокруг костра сумрачных теней. Агенты свернули в лес и обошли заставу по широкой дуге. Вышли на край свекольного поля. Присели, пригляделись с опушки, прячась за деревьями. Фанкиль указал пальцем. Лейтенант Турко и Инга молча кивнули в ответ. Люди у костра стояли и не двигались, как пугала, и сколько бы полицейские не всматривались в их тени, ни один из них не пошевелил ни рукой ни ногой, только слегка полоскали на легком ночном ветру светлые, из небеленого льна, крестьянские одежды.

Полицейские переглянулись, пожали плечами в недоумении и молча пошли по полю в сторону построек, пригибаясь как можно ниже к свекольной ботве. Впереди горел холодный, похожий на электрический или газовый свет. Серая стена отчетливо вырисовывалась в темноте. Окна были все также занавешены белыми тряпками, но комнаты за ними были ярко освещены пронзительным светом каких-то холодных и очень ярких светильников или огней. Вход во двор дома был с противоположной стороны от той, с которой заходили полицейские, и было неясно, дежурит ли кто-то у ворот или на крыльце или нет. Вокруг не было ни души — на дороге рядом и между домов было пустынно. Огни в избах и окнах землянок не горели. Тихими были и сарайчики для свиней и птиц, ни сонное хрюканье, ни воркование куриц не нарушало ночной тишины. Фанкиль поднял руку, насторожился.