Борис Наумов - Любовь и Разум

Он не стал готовить себе завтрак, только зашел в ванную комнату, небрежно смочил холодной водой лицо и пошёл на улицу.

Пустая квартира пугала своей тишиной, неожиданно, вдруг, ставшими чужими стенами, мебелью, атмосферой.

Одинцов поехал в больницу, чтобы там услышать какую-нибудь новую весточку, опровергавшую вчерашние сообщения. Он надеялся на то, что ошиблись доктора, сообщив ему о смерти Светланы. Этого не может быть априори. Светлана не могла, не должна была умереть. У неё двое маленьких деток, которых не только надо вырастить, но и, в первую очередь, вылечить, освободить от недуга, от той западни, в которую они попали. Кроме матери, этого никто не может сделать. Она их родила, она же их и должна растить здоровыми и счастливыми.

Одинцов подошёл к родильному отделению, остановился, не решаясь войти туда, где его ждёт неизвестность.

–Здравствуйте, Анастас Иванович,– узнала его дежурная медсестра. – С Вами хочет поговорить доктор. Сейчас я ему сообщу, что Вы появились.

Одинцов остановился возле столика медсестры, не зная, что ему дальше делать – ждать здесь или идти вслед за ней.

Вышел доктор и позвал Анастаса к себе в кабинет.

–Я сочувствую Вам, Анастас Иванович. Горе, которое постигло Вас, в такой же степени и нас всех огорчает. Это трагедия. Трудно словами описать всю глубину её, но вот… так оно случилось. Мы сделали всё, что смогли в этой ситуации. Но, сердце, сердце не выдержало. Она сильно переживала последнее время. Всё держала в себе, ни с кем не делилась. Вас она, наверно, тоже берегла. Вот эта двойня! Она её и убила. Извините за такие слова, Анастас Иванович, но правда – есть правда. Природа иногда такие сюрпризы подбрасывает, что трудно даже в этом разобраться.

Анастас молчал, слушая излияния доктора. Смысл их был ему понятен, но они, как ножом, резали его сердце, его душу.

–Где она? – только и смог вымолвить Анастас.

–Вот недавно её перевезли в анатомичку. Потом Вы сможете с ней попрощаться. А дети здесь, в палате интенсивной терапии. Они здоровенькие, но…

Анастас в детстве мало плакал, а, тем более, во взрослом состоянии он никогда не позволял себе слабину, и никто не видел его слёз. Но, вот теперь он не выдержал. Слёзы затмили его глаза и ручьём потекли по щекам, на рубашку. Не стесняясь этого, Анастас стоял и слушал сообщение доктора по поводу Светланы и новорождённых детей.

–Редкий случай в медицине, редчайший, я бы сказал, – продолжал тот, – девочка и мальчик, хорошо сформировавшиеся. Ручки, ножки, всё в порядке. А вот головка одна на двоих, большая. Разъединить практически невозможно, – и далее явная несуразица. – Если бы такая голова досталась одному человеку, умница был бы большой. Простите меня за мои фантазии. Не доводилось мне видеть ничего подобного. Вы, Анастас Иванович, можете отказаться от…, – не придумав подходящего слова, доктор продолжал, – от этих несчастных, – наконец, попалось подходящее название для новорождённых

–Нет, нет и нет, – вдруг решительно и громко произнёс Одинцов, – это наши дети. Мои – и Светочки моей. И мы вместе будем их воспитывать.

Доктор с недоверием посмотрел на Анастаса, но, возражать не стал.

«Помешался от горя мужик, – подумал он, – ну, время лечит. Успокоится, подумает, тогда и решит».

–Сегодня Вы идите домой, а дня через два-три заходите к нам. Может быть, будет какое-то решение. До свиданья.

–Как пройти к моргу, в анатомичку?

–Выйдете на улицу, потом направо через два корпуса. Там увидите. Сегодня туда лучше не ходить. До свиданья.

Подойдя к мрачному зданию, Анастас долго не решался открыть дверь.

–Вы кого ищете? – спросила проходящая мимо женщина в белом халате.

–Одинцову Светлану Александровну. Её сегодня сюда должны были доставить.

–Она в анатомичке, молодой человек. Сегодня её видеть нельзя. Завтра, а лучше послезавтра приходите.

Словно, заведённый исполнительный механизм, Анастас повернулся и быстрым шагом направился подальше от этого печального заведения. Он долго ходил по улицам города, не решаясь возвращаться в своё опустевшее семейное гнездо. Только теперь он почувствовал, что со вчерашнего дня ничего не ел. Голод и жажда привели его к полупустому кафе. Время было обеденное, но народ не спешил в это общепитовское заведение.

Одинцов нашёл в углу зала свободный столик и стал ждать официанта. Не часто в быту бывает, чтобы клиент сел за столик и думал о том, чтобы, как можно дольше, не появился официант…

Когда Анастас подошёл к своему дому, навстречу ему спешили две женщины из его отдела: Надежда Григорьевна и Людмила Гвоздикова.

–Здравствуйте, Анастас Иванович. Мы поднимались к вам на этаж, но дверь нам не открыли. Пришли узнать, что у вас случилось, и не нужна ли какая-нибудь помощь.

–Здравствуйте, девочки, – насколько можно в его положении полушутливо, ответил Анастас своим сотрудницам. Он никого о помощи не просил и даже не рассчитывал на неё, но сейчас был очень рад появлению этих милых, давно знакомых женщин. Это показалось ему неким просветлением в его мрачных последних днях.

–Здравствуйте, Анастас Иванович, – ещё раз поздоровались женщины, но голоса их были не столь громки, как в первый раз. По лицу Одинцова они, на фоне показной шутливости, заметили грусть и безысходность.

–Пойдёмте ко мне в квартиру, чайку выпьем, – пригласил Одинцов своих гостей и взял их под руки.

–А…а…Светлана…? – спросила Гвоздикова, – она дома?

–Нет её дома. Она в отъезде, – снова попытался пошутить Одинцов, но шутка получилась глупой и неуместной.

–Как в отъезде? Где она? – захотела уточнить Надежда Григорьевна.

–Пойдём, пойдём. Не задавайте вопросов, – поднимаясь по лестнице, отбивался Одинцов. Ему сейчас не хотелось думать о том, что последние сутки так безжалостно истязало его и не покидало ни на секунду.

–Вот и моя хата, – открывая дверь и пропуская женщин вперёд, – говорил Анастас. – Здесь я живу. Проходите, пожалуйста.

–Почему Вы всё время говорите «я», «моя», «ко мне»? Вы что, развелись со Светланой? Но, она же – беременна.

–Нет, девочки.

–Что, нет? – не поняли ответа гостьи. – Нет – не развелись, или, нет – не беременна?

–И то нет, и это тоже нет.

Женщины переглянулись, но ничего больше не спрашивали, А Одинцов, в несвойственной ему манере, и с интонацией, не подходящей для его ситуации, говорил с ними о том, о чём можно говорить только со слезами на глазах. Горе, постигшее его, притупило чувство реальности. Он говорил то, чего не было в его голове, в мыслях. Видимо, так мозг самозащищался от сумасшествия или полной гибели.

–Не придёт сегодня Светлана. Ей теперь не до нас.

–Анастас Иванович, скажите же, наконец, что случилось? Может быть, помощь нужна какая-нибудь? Давайте я чай налью, – спрашивала, совсем обескураженная словами Одинцова, Надежда Григорьевна, снимая с плиты чайник.