Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

— Виноват, пьян был. Сидел в трактире и познакомился с каким-то странным господином, — я решил говорить правду, тщательно адаптируя её к реалиям той эпохи. — Мы разговорились, и он, конечно же, за деньги, предложил нарисовать на теле всё, что я пожелаю.

— Что за сын у меня, видать, ещё и с пиратами связался! — отругал меня князь и наградил хорошим подзатыльником.

— Нет, это не пират был, просто художник, — объяснил я.

— От слова «худо». Негоже христианину так уродовать своё тело. Это же дар Божий!

— Моё тело уже достаточно изуродовано не по моей воле, — вздохнул я.

— Ох, и натерпелся ты на своём веку, — Пётр Иванович переменил гнев на милость и сел обратно за стол. Я же, в свою очередь, надел рубашку и камзол — к вечеру в итальянских домах становилось сыро и холодно.

— Мать-то свою хоть помнишь? — наконец спросил князь.

Я лишь покачал головой. Не мог же я ему сказать, что моя настоящая мать, Елизавета Григорьевна, ещё даже не родилась!

— Ты что-то скрываешь, мой мальчик, — жутковато прищурив глаза, заметил князь.

Ещё бы! Скажи я всё как есть, непременно бы сочли за сумасшедшего. Нет, пока не время раскрывать карты.

— К сожалению, пока что я не могу ничего вам сказать. Как только память ко мне вернётся, обязательно скажу.

Какое-то время мы сидели молча, допивая разбавленное вино и закусывая моцареллой и оливками.

— В чём провинился Михаил Петрович? — наконец поинтересовался я у Фосфорина-старшего. — Неужто из-за той скрипачки? Зря я про неё напомнил.

Князь лишь покачал головой и тяжело вздохнул.

— Ты здесь ни при чём. Мне поступила жалоба, что Мишка повздорил с кем-то из студентов университета и даже подрался с ним на шпагах. Что за дрянной характер!

— Почти как я, — слова князя вызвали у меня усмешку.

— Ты-то что натворил?! — удивился Пётр Иванович.

— Ничего особенного. Набил морду одному певцу в Капелле за то, что тот вздумал обзываться.

— Нет, всё-таки мои дети сведут меня с ума. Неужто не стыдно?

— Стыдно, конечно, — честно признался я. — До такого состояния дошёл, что ни в какие ворота не лезет. Мне бы вот… исповедаться, да не у кого здесь, в Италии.

— Приедешь домой — исповедаешься, — пообещал князь. — А сейчас иди спать, завтра на приём.

К врачу, уже додумал я и скривился при воспоминании о ненавистной больнице. После ужина я вернулся в отведённую мне комнату, где меня уже ждал серебряный тазик с водой и чистая белая рубашка. Я, конечно же, умылся перед сном, но рубашку надевать не стал и лёг спать в одних панталонах, на этот раз даже не на полу и не на заправленной кровати, а как цивилизованный человек — под одеялом.

Долгое время было не уснуть. То ли перебил сон своим «тихим часом» после прогулки, то ли ещё что-то. Но на душе было неспокойно. Казалось, что-то где-то происходит, но вот что и где — я понять не мог. Огромная жёлтая луна вызывающе сияла за окном, бросая тусклые блики на ковёр.

Как ты там без меня, любимая? Среди каменных глыб Вечного города, в окружении людей со столь же каменными сердцами, думающих только о своих амбициях. Ищешь ли меня или оплакиваешь, я не знаю, но чувствую твою душевную боль. Бедняга маэстро, ты сейчас в Риме, одна, в плену кардинальских интриг, а я — в нескольких милях от Родины Галилея, Микеланджело и Леонардо да Винчи, и тоже в плену, только у своих же родственников.

Обуреваемый неясными думами, я наконец уснул. Приснилось мне вот что. Шахматная доска размером с площадь Сан-Пьетро. Красному королю нанесён мат слоном и конём. Король падает с доски, а красная королева превращается в белую пешку. Что за бред?! Какой дурак придумал такие шахматы?

Проснулся я в холодном поту и не понимал, что вообще происходит. Красная королева, красный король… О, нет! Неужто что-то случилось с кардиналом Фраголини?!

Как бы это абсурдно не звучало, но на тот момент я жутко переживал за жизнь и безопасность человека, несколько недель назад предпринявшего попытку меня убить. Ибо именно от этого человека зависела жизнь и безопасность моей возлюбленной. Без Фраголини она самая уязвимая фигура в этой игре, и если я не успею… Нет, успокойся, Санёк. Всё ты успеешь. Прогнозы из «страшного» дома ещё никого не подводили. Но всё-таки надо что-то предпринять, иначе потом будет слишком сложно.

На рассвете меня разбудил Мишка (вот ещё один любитель ранних подъёмов!), бесцеремонно стащив за ногу с кровати, и сказал, что будет ждать меня в фехтовальном зале. Нет, только ещё фехтования мне не хватало!

— Сразимся на шпагах, — предложил «брат», когда я приплёлся в зал, и протянул мне шпагу.

— С превеликим удовольствием, да только я, к своему величайшему стыду, никогда не держал в руке шпаги. Вот врукопашную — это да, знаю и умею.

— Ничего. Я тебя научу. Иначе, какой же ты дворянин, коли не научился обращаться со шпагой?

Урок фехтования под руководством напористого и импульсивного Мишки и со столь же напористым и вредным Сашкой в качестве ученика закончился тем, что в какой-то момент шпага выскользнула у меня из руки и отлетела в угол помещения, где воткнулась остриём в обитое бархатом кресло.

— Ха-ха, ловко ты его проткнул! — смеялся Михаил Петрович. — Думаю, на сегодня хватит с тебя фехтования.

— Пожалуй, да, — вытирая пот со лба, согласился я.

— Чем займёмся? До приёма ещё целый день, а мне скучно одному в своей комнате.

— Могу показать несколько приёмов из… восточной борьбы, — предложил я, имея в виду каратэ, которым занимался в шестом классе.

— Кто научил? — поинтересовался Михаил Петрович.

— Да так, один дед, — отмахнулся я.

Дабы не нанести ученику никаких физических травм, я решил продемонстрировать ему приёмы «борьбы с тенью», то есть боя с воображаемым противником, объяснив, что это необходимо для улучшения собственных моральных качеств.

Вскоре «борьба с тенью» наскучила юному князю, и мы отправились на задний двор метать ножи в стенку сарая, на которой были нарисованы концентрические окружности. Надо сказать, в силе и меткости Мишка немного превосходил меня, хотя данным «видом спорта» мы оба занимались почти одинаковое количество времени — летом, в свободное от занятий и работы время.

За последние пару недель, пообещав себе заняться, наконец, самосовершенствованием, я окончательно избавился от съедавшей меня все эти годы зависти по отношению к полноценным парням. Ну, что поделать, да, они во многом превосходят меня, но у каждого, в конце концов, свой «конёк». В моём случае этим «коньком» были голос и способности к точным наукам.

После состязания в меткости и последовавшего за ним завтрака, состоявшего из оладий с мёдом и разбавленного вина, мы отправились на очередную конную прогулку верхом на Угольке и Инее. Пока мы ехали шагом, Мишка решил, видимо, поговорить «за жизнь».