Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

— Примерь, — кратко приказал князь, протягивая мне перстень.

— Прошу меня извинить, но я не ношу украшений.

— А я сказал, примерь. Что за непослушание? — возмутился Пётр Иванович.

Ну ладно, думаю, не буду гневить дальнего предка. Перстень оказался мне впору, однако ощущать тяжесть на пальце было непривычно и неудобно.

— Этот перстень подарил мне сам покойный государь Пётр Алексеевич, когда я был в твоём возрасте, за посильный вклад в строительство новой столицы.

Что?! Сам царь подарил? Признаться, всякие камешки я никогда не любил и не понимал, но в данном случае это был уже ценный исторический артефакт.

— Увы, сейчас он мне лишь на мизинец налезет, — продолжал князь. — Да и сыновьям маловат. А у тебя пальцы тонкие, как у девицы, и я подумал, тебе непременно впору будет.

Часа в четыре после полудня мы выехали из тосканской резиденции Фосфориных. Пётр Иванович, в тёмно-красном, цвета #800000, бархатном костюме, сидел в карете рядом со мной, а напротив меня — Михаил Петрович, в светло-бежевом (#DEB887) более простого покроя, опустив глаза в пол и лишь изредка бросая на меня несколько испуганные взгляды, нервно теребя эфес шпаги.

Дабы абстрагироваться от лезущих в голову унылых мыслей, я всю дорогу смотрел в окно. Солнце понемногу клонилось к закату, окрашивая деревья — пальмы и платаны — в рыжеватый цвет. Судя по отсутствию в окрестностях жилых построек, особняк находился где-то в глуши, на отшибе, вдалеке от больших городов.

Когда совсем стемнело, мы въехали в столицу Тосканской области. В целом, в полной мере насладиться красотой города я не смог, поскольку было уже темно. Кое-где горели фонари, и я мог смутно разглядеть местные дома, отличавшиеся более причудливой архитектурой по сравнению с римскими.

Наконец карета подъехала к роскошному дворцу, окружённому позолоченной оградой. Да уж, привезли, что называется, Золушку на бал. Надеюсь, я успею сбежать отсюда до того, как из княжеского сына превращусь в программера из двадцать первого века?

— Слушайте внимательно, — тихо, но строго обратился к нам с Мишкой князь, перед тем, как выйти из кареты. — Не отходите от меня ни на шаг. На провокации и двусмысленные предложения не поддавайтесь. Иначе мало не покажется.

Только потом, вернувшись домой, я узнал, что опасения князя возникли не на пустом месте: герцог тосканский был большим любителем юношей. Но на тот момент я об этом даже не подозревал и чувствовал себя на удивление спокойно, возможно из-за того, что находился под защитой родственника.

Пройдя по длинной галерее дворца, мы, наконец, вошли в огромную парадную залу, ослепляющую своим великолепием. Золотые барельефы, освещённые сотней свечей в хрустальных люстрах и позолоченных канделябрах, сверкали, как палящее южное солнце.

Герцог Джан Гастоне Медичи в богато украшенном костюме и длинной мантии с мехом горностая восседал на своём герцогском троне в дальнем конце залы, окружённый толпами напудренных и высокомерных придворных. Правитель Тосканы был полноватым человеком средних лет, в высоком парике с буклями и с ярко накрашенными полными губами. Стыдно сказать, он внешне чем-то напомнил мне короля из мультфильма «Бременские музыканты».

— Il principe Pietro Fosforini e i suoi figli Alessandro e Michele Fosforini*, — гнусавым голосом отчеканил престарелый заносчивый мажордом, сильно напоминающий «наиглавнейшего церемониймейстера», представляя только что прибывших гостей.

Надо сказать, приём был ужасно скучным. Я так и не понял, для какой цели его устраивали: герцог всё время беседовал только с каким-то лакеем со смазливой внешностью, прочие гости — друг с другом. Благородные мужи разговаривали, в основном, о политике, в которой я, с учётом больших пробелов в исторических познаниях, на тот момент совершенно не разбирался и поэтому не мог поддержать беседу, лишь поддакивая Петру Ивановичу. Дамы на приёме тоже были, и среди них — даже весьма симпатичные, но по сравнению с моей Доменикой они казались бело-розовыми мышами. Нет, любимая, после того, как ты завладела моим сердцем, оно автоматически заблокировалось для любых других женщин.

Прошло около часа, но ничего интересного по-прежнему не происходило. Даже танцы не были предусмотрены в этом занудном мероприятии.

Вспомнилась одна международная конференция по машинному обучению, на которой я ещё студентом имел честь побывать. Лекции с пленарного заседания прослушал с интересом, выступил со своей весьма посредственной программой на «питоне», получил в подарок футболку с изображением нейронной сети и на этом всё. Оставшееся время я просто слонялся по залу, не зная, чем заняться до торжественного закрытия конференции. Все участники разбрелись по группам и обсуждали всё подряд, начиная формулой Надарая-Ватсона и заканчивая некачественным вином и чипсами на скудном университетском фуршете.

В качестве угощения гостям предлагалось красное вино и пирожные с кремом. «Что ж, надеюсь, они не отравлены и не на касторовом масле», — с мрачной усмешкой подумал я, вспоминая легенды о семействе Медичи. Однако мой внутренний экстрасенс не забил тревогу, ничего не сказав по поводу яда в пирожных, и я счёл это знаком одобрения. По настоянию Петра Ивановича я съел одно, приторно-сладкое и, казалось, состоящее из одного крема. Если честно, я бы предпочёл сейчас горстку картофельных или кукурузных чипсов, по которым стосковался за время моего пребывания в прошлом. Вина я не пил: «отец» не позволил даже притронуться к бокалу.

С учётом того, что наказывал нам князь, ни я, ни Мишка ни на шаг не отходили от него и посему просто плелись следом, куда бы ни пошёл Пётр Иванович. В какой-то момент князь обратился ко мне со следующим:

— Споёшь для собравшейся здесь аристократии? Обещаю, никто тебя не обидит и пальцем не тронет.

Что поделать, я не посмел ослушаться и, предварительно сообщив аккомпаниатору, что я планирую петь, вышел на середину зала.

— Signor Fosforinelli! Aria di Arsace della opera-seria «Artaserse»! — продекламировал старый мажордом.

Клавесинист сыграл первый аккорд, и весь зал словно замер, ожидая чего-то таинственного. Дождавшись своего вступления, я тихо и аккуратно, дабы не «дать петуха», спел начало мелодии. Затем, не смотря на зрителей, я продолжил, и уже на второй части арии исполнил messa di voce. Закончил арию я чуть слышной трелью, постепенно наращивая звук и под конец доведя какую-то даму из зала до высшей степени возбуждения. Впрочем, это она сама себя «накрутила».

— Bravo, Fosforinelli! — слышалось со всех сторон, а я, в холодном поту и с трясущимися от волнения и перенесённого всплеска адреналина руками, поспешил скрыться от зрителей в прохладном холле, прихватив со стола «корзиночку» со взбитыми сливками.