Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

— Ну всё же хорошо закончилось, супергерой Алессандро пришёл на помощь и избавил прекрасную принцессу от жутких чудовищ, — прошептал я на ухо Доменике, прижимая её к себе и обнимая за талию.

О, это незабываемое ощущение, когда сквозь единственный слой шёлка чувствуешь тепло мягкой поверхности!

Стараясь утешить возлюбленную, я тем временем думал о том, как бы проучить этого вредителя Сильвио. Да, я, следуя клятве, данной в Колизее, старался не осуждать его, но тем не менее оставлять всё как есть был не намерен. Где гарантия, что Сильвио не пойдёт дальше и не начнёт пакостить по-крупному? Поэтому я должен был придумать для него какое-нибудь поучительное наказание.

После лёгкого ужина мы вновь занимались вокалом в комнате Доменики, и я вновь испытал это невероятно прекрасное чувство полного единения с возлюбленной, единения на более высоком уровне.

Следующим утром было решено собрать консилиум по поводу установления приемлемого наказания для вчерашнего хулигана, в связи с чем я и Стефано собрались в «переговорной», коей являлся сарай на заднем дворе дома Альджебри. Позднее к нам присоединился и аббат Джероламо, которого брат уже успел ввести в курс дела.

Об инциденте в гримёрке знал маэстро Альджебри, но, будучи человеком воспитанным, никому об этом не сообщил. Поэтому я вкратце и без подробностей рассказал, что произошло, чем вызвал целый букет не самых пристойных вопросов от Стефано, которому вдруг стало интересно, что было под юбкой, но его вовремя поставил на место брат, который теперь являлся главным блюстителем морали в доме.

— Надо что-то делать, синьоры, — продолжил я свой монолог. — Иначе этого деятеля может занести слишком далеко.

— Но что мы можем с ним сделать? — развёл руками Стефано. — Решение, найденное для задачи о капелльских вредителях, в данном случае не подействует. Сильвио фактически свободный «художник», он нигде не числится, и на него некому повлиять. Придётся самим как-то на него воздействовать.

— Может тебе поговорить с ним, падре Джероламо? — обратился я к контральтисту. — Как-то объяснить, что то, что он делает, недостойно праведного католика?

— Если бы он был католиком, — усмехнулся аббат. — Сильвио – человек с весьма странным мировоззрением. Он материалист, с весьма конкретным, утилитарным мышлением и считает, что такие вещи, как религия, искусство и даже теоретические научные исследования — бессмысленны и не имеют права на существование. Единственные ценности для него — материальные вещи и низменные удовольствия.

— В которых он поистине не знает меры, — продолжил за брата Стефано. — Я давно живу в Риме и прекрасно знаю, чем прославился этот деятель.

— Подсовывал пауков другим артистам? — предположил я.

— Нет, подобная выходка это что-то новенькое, — сообщил падре Джероламо.

— Сильвио переспал почти со всей римской аристократией, вернее, с сильной её половиной, — продолжил Стефано. — Никто не выдерживает его общества более одной ночи.

— Вот ведь! — возмутился я. — Пожалел, что спросил. Но, в таком случае, я не вполне понимаю мотивов Меркати, — честно признался я. — Почему он не пакостил другим артистам? Почему пакостит моему Доменико?

— Из ревности. Увидел твоего папашу и влюбился, — объяснил Стефано. — Никогда за ним такого не припомню. Он же всегда отрицал любые чувства.

— Здравствуйте — приехали, — закатил глаза я. — Похоже, этот синьор Долорозо перебрал с опиумом, раз уже старый князь кажется ему прекрасным принцем на белом коне!

— Ты прав. Но, возможно, это и есть наказание Сильвио за его чёрствость и неотзывчивость? — предположил аббат-математик. — Ведь страдает теперь, бедняга.

— Согласен, но почему страдать вместе с ним должны ни в чём не виновные люди? Почему опять Доменико достаётся? Нет, ребята, я этого так не оставлю. Надо действовать.

Однако действовать нам не пришлось. Меркати впоследствии сам выкопал себе яму и сам же в неё угодил. Но не будем забегать вперёд.

После собрания в сарае я вернулся в дом Кассини, где с удивлением обнаружил, что в гостиной собрались Доменика с Эдуардо, а также Пётр Иванович, который казался чем-то обеспокоен.

— Что случилось? — спросил я.

— Обсуждаем утренний «подарок» от недоброжелателя, — с мрачной усмешкой ответил князь.

— Что? Опять пауки? — я был немало удивлён: похоже, что Долорозо решил действовать по-серьёзному.

— Гадюка в коробочке для «сладкого маэстро», как говорилось в записке, — отвечал Пётр Иванович.

— Гадюка?! Нет! Только не это! Доменико, ты в порядке? — я подскочил к сидевшей в кресле Доменике и судорожно схватил за руку.

— Да, в порядке. Благодаря дону Пьетро, — с грустной улыбкой ответила синьорина Кассини. — Он перехватил подозрительный подарок и сам его открыл.

— С вами всё в порядке? — на этот раз вопрос был задан Петру Ивановичу.

— В полнейшем, мальчик мой, — усмехнулся князь.

— Куда вы её дели? Выкинули на улицу? — обеспокоенно спросил я, шутка ли, ведь змея могла вползти обратно.

— Вовсе нет, я засунул её в бутылку с граппой. Неплохое будет лекарство от отёков. Можешь попробовать, — как ни в чём не бывало отвечал князь.

— Нет уж, дудки, — возмутился я. — Да и сомнительное это лекарство. Только хороший напиток испортили.

— Ты, что же, и в медицине разбираешься? — удивился Пётр Иванович.

— Немного. Мой учитель по латыни кое-чему меня научил, — соврал я, имея в виду всего лишь школьные уроки ОБЖ. — Но это чисто базовые знания по безопасности жизнедеятельности.

— Отлично, они пригодятся нам в пути.

— Когда выезжаем? — спросил я.

— Послезавтра, на рассвете, — как всегда кратко ответил князь. — Нужно поскорее выбираться из этого рассадника насекомых и змей, пока они кого-нибудь не покусали.

К вечеру, после занятий алгеброй с Эдуардо и урока музыки с Доменикой, Пётр Иванович отправил меня на карете к маркизе, чтобы я проведал Паолину и сообщил о предстоящем отъезде из Рима. Но у меня лично были несколько другие мотивы. Мне хотелось узнать, «а был ли мальчик?» или она соврала ради спасения моей жизни и чести.

— Рада тебя видеть, Алессандро, — с улыбкой поприветствовала меня маркиза. — Спешу сообщить, что Паолина вполне готова к отъезду.

— Прекрасно, ваше сиятельство, — отвечал я. — Но я хотел бы прояснить один важный вопрос. Что стало с вашим сыном? Почему вы приняли меня за него?

— Что ж, Алессандро, скажу всё как есть. Мой мальчик умер сразу после рождения, мы лишь успели крестить его под именем Алессандро. А потом спустя двадцать три года вдруг появляешься ты. Когда я увидела тебя, то подумала, что так бы мог выглядеть мой сын, если бы выжил. У тебя такой же взгляд, как у отца. Холодный и проникновенный.