Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Стефано же и Степанида прекрасно смотрелись и сливались в дуэте Дезире и Авроры, написанном для мужского и девичьего сопрано, так восхитительно дополняющих друг друга, как серебро и горный хрусталь. И чем дальше я следил за этим дуэтом, тем больше осознавал, что между ними происходит что-то волшебное, не поддающееся объяснению. Римский «виртуоз» и крепостная певица словно растворялись в своём дуэте, забывая обо всём, а после репетиции долго не отпускали друг друга.

По вечерам мы со Стефано уединялись в моей комнате, чтобы изучать и расшифровывать рукописи. Вдвоём работа пошла быстрее, но по-прежнему казалась слишком сложной. А ещё ведь где-то нужно взять материалы для создания механической машины. Надо сказать, трудности при построении так называемой машины времени, вкупе с приближающейся и неотвратимой датой свадьбы, вызывали у меня не просто тревогу, но панику.

Что, если мы не успеем создать и запустить этот горе-компьютер в течение десяти месяцев? Тянуть дальше невозможно, князь ждать не будет: он сам это сказал. Тогда у нас два варианта: бросить эту затею и остаться самим в прошлом, но этот вариант я отмёл сразу. Либо… оставить нашего будущего малыша наполовину сиротой, предательски бросив на попечение настоящего отца и мачехи. Конечно, Софья Васильевна — прекрасная добрая женщина, она с нежностью и заботой воспитает дитя своего возлюбленного, от кого бы то ни было. Но вот только в этом случае получится, что у старших Фосфориных будет незначительное прибавление в и так большой семье, а у нас — опять никого. И ради чего тогда все наши усилия? Уговорить любимую переспать с посторонним для неё человеком ради того, чтобы оставить ребёнка другим людям? Нет, это будет ещё большим преступлением по отношению к ней.

Этот эпохальный проект вместе со свалившейся на нас неожиданной ссылкой и предстоящей свадьбой давили мне на душу бетонной плитой, хотелось всё бросить и напиться где-нибудь в предбаннике, но я из последних сил держался. Стресс накапливался постепенно, состояние безысходности усиливалось, но я всячески старался не думать о столь неутешительных вещах. Рассчитывать приходилось только на себя. Помочь нам никто не мог. Даже Марио, поскольку, по его же словам, ничего не соображал в механике. К тому же, всё это время, после нашего приезда, вёл себя как-то странно, периодически исчезая из поля зрения, так, что никто не мог его найти.

К нашему приезду этот неаполитанский беженец уже не выглядел столь нервным и болезненным, на щеках появился румянец. После того, как он всем признался в своей истинной сущности и происхождении, его стали приглашать за стол вместе со всеми, как иностранного гостя. Поначалу он очень стеснялся, во время трапезы ничего не ел и молчал в тряпочку, но вскоре немного освоился благодаря поддержке княжны Ефросиньи, которая первая начинала с ним разговор и заботливо ухаживала за столом, а тот лишь смущённо улыбался, как девица на выданье. Последней каплей в этот океан бреда и безумия стала одна сцена в беседке поздним вечером. Ефросинья, в шубе, край которой она набросила на плечи Марио, кормила его с серебряной ложечки малиновым вареньем, а у самого Марио вид был как у довольного кота, которого чешут за ухом, разве что не урчал от удовольствия.

Как-то раз, поздно вечером, когда «прогремел отбой», и все уже разошлись по спальням, Пётр Иванович вдруг ни с того ни с сего вызвал нас с Доменикой к себе в кабинет, чтобы… посоветоваться насчёт организационных вопросов свадебного мероприятия. Судя по несколько приподнятому настроению и явному запаху перегара, царящему в комнате, князь был немного навеселе и, наверное, именно поэтому в столь позднее время вознамерился обсудить столь важные вещи. Что ж, раз есть задача, надо решать, неважно, в каком состоянии начальство. Но если я ничего путного по этому поводу сказать не мог, разве что составить алгоритм выхода артистов на сцену, то Доменика на редкость быстро разработала культурно-развлекательную программу и даже прописала балетные и оперные номера, обсуждая со мной и Петром Ивановичем детали праздничного концерта. Оказалось, её и других ребят этому учили в Консерватории, стремясь сделать универсальными специалистами в театральной области.

Так, в качестве приветствия для гостей, она предложила устроить выход четырёх стихий: огня в образе золотого грифона, земли в виде бронзовой ящерицы, а также орла, олицетворяющего воздух, и серебряного тритона, как аллегорию воды — набор костюмов и масок в гримёрке домашнего театра был довольно скудным, и пришлось удовольствоваться тем, что есть. Да уж, почти символы факультетов Хогвартса! Хорошо ещё, что она пока не читала эту книгу, иначе не миновать бы нам оперы о юном волшебнике. (На самом деле, если быть честным, то я в глубине души нет-нет, а мечтал о том, чтобы когда-нибудь исполнить на оперной сцене партию Гарри Поттера, воспаряющего над сценой на метле).

По решению Петра Ивановича орла и грифона должны будут исполнять его «старшие лодыри-сыновья, которым всё равно заняться нечем», а ящерицу и тритона — Саша и Ваня, которые неплохо были обучены танцу и сценическому движению. Ясное дело, нашим Бивису и Баттхэду такая идея не придётся по вкусу, но у них, впрочем, как и у всех нас, не было выбора.

Далее, по замыслу князя, в позолоченной ладье на сцену выплывают виновники торжества в образе Амура и Психеи — символов любви и вдохновения. После чего появляются девушки из балета в образе вакханок и осыпают влюблённых лепестками цветов. Правда, цветы на тот момент были только сушёные, которые я с детства искренне ненавидел, но это не имело значения. Я решил проявить инициативу и предложил Доменике исполнить в этом номере любовный дуэт, но она отказалась, объясняя тем, что в конце октября будет очень холодно, и мы просто-напросто потеряем голоса, если будем петь на улице. Я был вынужден согласиться.

Завершали торжественное приветствие выход Петра Ивановича с флагами в руках, символизирующий единение России и Европы, и грандиозный фейерверк на заднем плане. На этом первая часть мероприятия заканчивалась, после чего следовали танцы в большой бальной зале и свадебный банкет в примыкающей к ней банкетной зале.

В самый разгар обсуждения танцевальной программы и имеющихся на данный момент музыкантов, которых в любом случае придётся приглашать из столицы, в кабинет, предварительно постучавшись, влетела, шурша юбками, Ефросинья Ивановна, а вслед за ней — как всегда перепуганный Марио Дури, шептавший: «Росинелла, может, не надо?» Ефросинья прямо в нашем присутствии бросилась перед старшим братом на колени и, сжав руки в замочек, умоляюще воззрилась на него: